Дождь тигровых орхидей. Госпожа Кофе (сборник) - [24]

Анна возвратилась почти через год. Пришла к Вику, обняла его и долго плакала. Где она была, он так и не узнал. Но чувствовал, что в этом деле тоже замешан мужчина. Анна некоторое время пожила у Вика, а потом снова переехала, только на этот раз уже в большую, хорошо обставленную квартиру. Ей тогда было двадцать три, а Вику – двадцать лет. Анна так и не вышла замуж, встречалась с мужчинами, но романы ее были непродолжительными. Она зарабатывала себе и Вику на жизнь частными уроками немецкого, одно время жила на содержании очень пожилого врача-дантиста, который вскоре уехал за границу. Вполне вероятно, что это и был тот самый мужчина, от которого она родила мертвого ребенка, ведь Вик его не видел. Одиночество и постоянные заботы о брате сделали ее замкнутой, молчаливой, сдержанной, но в то же время жадной до денег. И если раньше она никогда не заставляла Вика работать, то, устроившись к Руфиновым воспитательницей их дочери, Анна настояла на том, чтобы Вик нашел себе работу. Так он и стал помощником художника в драмтеатре. Мало кто из актрис не побывал в его захламленной комнатке, которой он, однако, стыдился и поэтому брал иногда ключи от мастерской молодого художника Мити Дождева. Молоденьким девушкам, которых Вик приводил прямо с улицы, он говорил, что это его мастерская и что картины на стенах – тоже его творения. Так в его крепкие сети попалась Гера, которая все понимала, но молчала.

Но что касается Геры, то к тому времени, когда они познакомились, над ней уже успел кто-то поработать. Она вела себя так, словно всю свою короткую жизнь была любовницей художника. Она всегда знала, что сказать по поводу новой идеи Вика, знала, как отреагировать на свежую, еще влажную акварель, пользовалась бойко и чуть ли не профессионально терминами и всегда безошибочно угадывала названия красок. Вика это умиляло. Гера была благодарным зрителем и слушателем, она прекрасно улавливала настроение мужчины и подыгрывала ему во всем, чтобы только удовлетворить его творческое самолюбие. Вик позже догадался, что Гера была знакома с Дождевым, но не знал о ее любви к нему. Знал он зато, что именно он, Вик, а не кто-либо послужил причиной развода Геры с Хорном, и в душе презирал ее за неосмотрительность и легкомыслие. Он постоянно сравнивал свою подружку со здравомыслящей и меркантильной сестрой и выводы делал не в пользу первой. Все-таки глупо было лишиться такого мужа, как Хорн. Веди она себя поумнее, то сохранила бы и того и другого, а так – и Вик признавался себе в этом – Гера после развода стала ему менее интересна. Она, безусловно, была хороша в постели, у нее было необычайно изящное гуттаперчевое тело и нежное, чудесное, как цветок, лицо с глазами, похожими на драгоценные камни. Гере не обязательно было наряжаться в шелк и бархат, чтобы подчеркнуть свое природное богатство, в отличие от Вика она была «шедевром», «совершенством», как он ее первое время и называл. Но потом ее красота стала раздражать Вика. Ведь стоило Гере уйти от него, как комната становилась серой и тусклой, а развешанные как попало его собственные картины на стенах превращались сразу же в отвратительные пародии на натюрморты, портреты и пейзажи. А Вик, разглядывая себя в зеркале, видел постаревшего уродца со спутанными нечесаными волосами и откровенно завистливым взглядом. В такие минуты он ненавидел себя. Поэтому при встрече с Герой ему хотелось стереть с нее все нежные и яркие краски, какими были написаны самим Создателем ее глаза и губы, кожа и блестящие, густые черно-сливовые волосы.

Он терзал Геру, пытаясь испортить нежный материал ее плоти, но когда ему и этого становилось мало, он унижал ее, заставляя принимать мучительные для нее в физическом и моральном смысле позы, доводя ее до изнеможения.

Когда Вик впервые увидел у Геры работы Дождева, он всю ночь не мог уснуть. Он вдруг ясно осознал, что его время ушло и что, пока он потешал «народ», кто-то спокойно творил, над кем-то раскрылся прозрачный купол небесной благодати, называемой вдохновением. Пока Вик торговал своим талантом, который на деле оказался простой хрупкой стекляшкой, Митя Дождев, молчаливый и несколько отрешенный от всего, растил драгоценную жемчужину своего дара, не осознавая этого. Поскольку, знай Митя, как он талантлив и плодовит – а Митя писал быстро и помногу, – он бы не выглядел таким неуверенным в себе и, уж во всяком случае, с его лица исчезло бы удивленно-восторженное выражение, которое так раздражало Вика.

Вик просил дать ему на время натюрморт Дождева «Вишни» и повесил его у себя. Анна, которая пришла в тот день навестить брата и принесла ему денег, увидев картину, встала посреди комнаты и покачала головой. «Вик, что это с тобой?» У нее не было слов. Весь вечер, пока она убиралась и готовила ужин, Вик ловил ее восхищенные взгляды.

– К Руфиновым сейчас приехали иностранцы. Один из них, француз, специалист в этом деле, он что-то вынюхивает и, по-моему, скупает картины. Если хочешь, я могу ему показать.

А через пару дней Анна явилась взволнованная и сказала с порога, что «Вишни» оценили в две тысячи франков, не согласится ли Вик продать натюрморт. Вот таким странным образом все двадцать семь небольших полотен Дождева перекочевали в Европу. Подпись «Дождев», весьма сложную и неразборчивую, Вик переправлял на «Дорошев». Несколько раз тот же Планшар, приезжавший по делам в С., звонил Анне и просил познакомить его с Виктором Дорошевым, но Анна привозила только картины, Вика же никому не показывала, боялась посредников и обмана.