Дождь для Джона Рейна - [2]

В досье имелся номер мобильного телефона цели. Я продиктовал его Гарри, настоящему маньяку-хакеру, который уже давно внедрился в центры контроля сотовых сетей трех японских телекоммуникационных провайдеров. Компьютеры Гарри вели мониторинг передвижения мобильника моего клиента в пределах сети. Каждый раз, когда телефон соединялся через вышку, покрывающую район, где располагался оздоровительный клуб якудза, Гарри посылал мне сообщение.

Сегодня сообщение пришло сразу после восьми, когда я читал книгу в номере гостиницы «Нью-Отани» в Акасака-Минуке. Я знаю, что клуб закрывается в восемь, поэтому если якудза сейчас там, то вполне вероятно, что он один. Чего я и дожидался.

Мой рабочий инструмент был уже в сумке, и я отправился всего через несколько минут. На некотором расстоянии от гостиницы поймал такси, не желая, чтобы швейцар услышал и запомнил, куда я еду, и уже через пять минут вышел из машины на углу Роппонги-дори и Гаиэнхигаси-дори в Роппонги. Терпеть не могу использовать такие прямые маршруты — это ограничивает возможность убедиться, что за тобой не следят. Но у меня совсем мало времени, и я решил, что риск оправдан.

Я следил за якудза уже больше месяца и был в курсе его привычек. Узнал, что он любит менять время занятий, иногда приезжает в спортзал рано утром, иногда — вечером. Наверное, полагает, что в результате такой непредсказуемости до него сложнее добраться.

Верно, но только наполовину. Непредсказуемость — ключ к тому, чтобы быть трудной мишенью, однако концепция работает, лишь когда распространяется и на время, и на место. Полумеры, как у этого парня, защитят на какое-то время, но в длительной перспективе не спасут от таких специалистов, как я.

Странно, как люди могут предпринимать адекватные, даже чрезмерные меры безопасности в одном направлении, а в другом остаются совершенно незащищенными. Это как закрыть дверь на два замка, а окна оставить открытыми.

Иногда такое явление вызвано страхом. Страх — не то чтобы обязательная составляющая жизни трудной мишени, скорее — ее последствия. Серьезная защита ведет к уничтожению связей с обществом, связей, которые большинству людей необходимы как кислород. Ты отказываешься от друзей, семьи, любовных отношений. Ты идешь по миру как призрак, отдельно от жизни вокруг тебя. Если тебе суждено погибнуть, скажем, в автобусной аварии, ты закончишь полузаброшенным муниципальным кладбищем: еще один Джон Доу — ни цветов, ни родственников, ни, черт побери, слез. Совершенно естественно бояться такого конца.

Другой вариант — некая форма отказа от осознания своего положения. Кружные маршруты, постоянные проверки безопасности, непрерывный внутренний диалог, состоящий из «Если бы я оказался на месте убийцы, что бы я сделал?» — всему этому необходимо глубокое понимание идеи, что где-то ходят люди, у которых есть и мотивы, и средства, способные укоротить время твоего пребывания на Земле. Такая идея абсолютно неудобна душе человека, настолько неудобна, что вызывает чудовищный стресс даже у солдат на поле боя. Многие парни, когда впервые попадают под перекрестный огонь, оказываются в состоянии шока. «Почему он пытается убить меня? — спрашивают они себя. — Что я ему такого сделал?»

Приходилось ли тебе когда-нибудь заглядывать в шкаф или под кровать, когда ты один дома, чтобы убедиться, что там не прячется незваный гость? Если ты на самом деле считаешь, что человек в черной маске прячется именно в шкафу, откроешь ли ты его? Конечно, нет. Гораздо удобнее верить в то, что опасность — нечто абстрактное, и действовать нерешительно. Это и есть отказ.

Наконец, и такое случается чаще всего, существует лень. У кого найдется время и энергия инспектировать семейный автомобиль на предмет импровизированных взрывных устройств перед каждой поездкой? Кто может позволить себе двухчасовой кружной маршрут, чтобы добраться до места, до которого десять минут прямым ходом? Кто захочет пройти мимо ресторана или бара только потому, что единственные свободные места — лицом к стене, а не к входу?

Риторические вопросы, но я знаю, как ответил бы Чокнутый Джимми. «Живые, — сказал бы он. — Те, которые намерены жить и дальше».

А это ведет к рационалистическому обоснованию, которое обычно для людей, отнимающих жизнь у других. Оно звучит так: «Если бы он действительно хотел жить, я не смог бы его достать. Он не позволил бы себе слабостей».

Слабость моего нынешнего клиента состояла в его любви потягать железо. Кто знает, что подогревало ее — издевательства в детстве, из-за которых ему хотелось выглядеть сильнее, попытка преодоления врожденного комплекса от того, что строение японца более хрупкое, чем у европейца, некий подавленный гомоэротизм, как тот, что вел по жизни Мисиму?[1] А может быть, некоторые из тех же импульсов, что сделали его гангстером?

Его одержимость, конечно, не имеет ничего общего со здоровьем. На самом деле парень явно злоупотребляет стероидами. Шея настолько толстая, что казалось, он не сможет надеть галстук через голову, не развязывая узла. У него такие жуткие прыщи, что резкий ослепляющий свет ламп в клубе, призванный с максимальным эффектом демонстрировать комки и квадраты мышц, отбрасывал мелкие тени от оспин на лице. Его яички, наверное, размером с изюмину, а кровяное давление неистовствует в гипертрофированном сердце.