Довод Королей - [42]

И вновь Сезар не притронулся к своей чаше. Темные брови короля сдвинулись, стало ясно, что грозы не избежать. В исходе никто не сомневался, но и Жоффруа, и Морис, и его сыновья словно бы слились со своими стульями. Александр, смертельно бледный, переводил взгляд с брата на друга и обратно, но тоже молчал. Заговорил король:

– Виконт, я могу понять ваше нежелание пить за будущую верность нам, раз вы не намерены ее хранить, но долг рыцаря поднять кубок за свою королеву.

– Сожалею, государь, – наклонил голову Сезар, – но я не могу.

– Не можете или не желаете?

– Я не стал бы пить даже в память святого Эрасти. Я дал обет отказаться от вина.

– И когда же вы его дали, Малве? – в голосе Филиппа сквозила подозрительность.

– Сегодня вечером, – охотно пояснил Сезар.

– Что ж, слово Мальвани – это слово Мальвани. Я вас более не задерживаю. Засвидетельствуйте мое почтение вашей матушке.

– Она будет тронута, Ваше Величество, – Сезар учтиво поклонился королю и стремительно вышел.

Проводив глазами удаляющуюся фигуру, король повернулся к братьям:

– Надеюсь, вы никаких обетов не давали?

Жоффруа пробормотал что-то нечленораздельное, Александр пожал изуродованным плечом:

– Его Преосвященство не советовал мне отказываться от чего-либо, не распробовав.

– Вот как? – протянул Филипп, явно не зная, злиться ему или смеяться. – И что же еще тебе посоветовал Его Высоко-преосвященство?

– Вы не жалеете, что не посвятили себя церкви? – вмешалась королева.

– Сандер мне нужен здесь, Элла, – резко оборвал супругу Филипп и поднялся, давая знать, что вечер окончен.

2882 год от В.И.

Ночь с 10-го на 11-й день месяца Вепря.

Арция. Фей-Вэйя

Вот и настала та ночь, которой она так боялась, ночь, когда прошлое приходило к ней, властно заглядывая в глаза. Она пробовала бороться, клялась, что не заснет, не позволит теням пусть на одну ночь, но заслонить свет. Не выходило. Можно было проводить эти часы с сестрами, но Анастазия не была уверена, что сон, приходящий к ней в годовщину гибели Шарля Тагэре, только сон. Существует хоть и призрачная, но вероятность, что голос герцога расслышат те, кто будет рядом, а значит, она должна быть одна. Ее тайна не может стать достоянием Цецилии и иже с ней. Здесь, в Фей-Вэйе, умели читать чужие мысли по малейшему дрожанию губ или взмаху ресниц... Анастазия отпустила наперсниц, зажгла свечи, затем надела рубины, единственную защиту от ежегодного безумия. В глубине души теплилась надежда, может быть сегодня ОН не придет, все-таки двенадцать лет... Тагэре должен понять, что она больше ему не принадлежит, ее дорога в горние выси, а не в его Тьму.

Анастазия, Предстоятельница ордена святой равноапостольной Циалы, некогда бывшая эстрийской ноблеской Соланж Ноар, выпрямилась в кресле, прислушиваясь к звукам засыпающей Фей-Вэйи. В прошлую годовщину она попыталась укрыться в зале Оленя, в позапрошлую – в храме. И везде ее настигал то ли сон, то ли бред, в котором Шарль Тагэре звал ее с собой, и она готова была броситься за ним в преисподнюю. Ее спасали лишь камни и вмешательство святой, но она еще долго чувствовала себя униженной и разбитой. Никакие молитвы, никакие заклятия не защищали от прошлого, и Анастазии начинало казаться, что оно исчезнет лишь вместе с ней. Не страшившаяся никого и ничего, она до безумия боялась этих призрачных встреч, не зная, где, когда и каким придет к ней ее бывший любовник. Несколько раз она видела его раненым в иссеченных доспехах, дважды он появлялся в полном герцогском облачении, а год назад был таким, как в их последнюю встречу в саду Фей-Вэйи... Больше живым она его не видела. Может, это добрый знак, и он наконец оставит ее в покое? Какая сейчас ора? Наверняка больше полуночи.

Анастазия выглянула в окно. Вьюга. Ветер кружит снежные хлопья, завывает в трубах, колотится в двери. Белый Вепрь несется, не разбирая дороги, взметая тучи снега... Как же далеко до весны, и как длинна эта ночь! Воистину зимние ночи ослабляют дух, это ловушка, расставленная Тьмой.

– Я должен поговорить с тобой. – Она вздрогнула, услышав ставший ненавистным голос. Все-таки он пришел!

Герцог стоял у камина, протянув руки к огню, на светлых волосах таяли снежинки. Он был бледен, спокоен и равнодушен, и сердце Анастазии забилось от неуместной боли. Неужели разлюбил? Пришел попрощаться? Только не поддаваться! Ни в коем случае! Иначе она загубит себя. Женщина, как утопающий за веревку, вцепилась в алое ожерелье. Как всегда, это помогло, она овладела собой. Первый порыв самый опасный. Когда Шарль появился впервые, она вообще бросилась к нему на шею... Но теперь она предупреждена и вооружена. Это сон, бред, наваждение. Она должна проснуться.

– Тебя нет. Уходи и не возвращайся. Тебя больше нет!

– Я как раз есть, – он повернулся к ней, – это ты умираешь, хоть и кажешься себе живой.

– Что тебе надо? Я не пойду за тобой. Я больше не твоя.

– Я вижу, – в серых глазах плеснулась и погасла боль, – я проиграл тебя... Я не смог тебя сберечь, и я не смог тебя забрать. Ты становишься проклятием Тарры, Сола. Ты не виновата, я знаю. Так получилось.

– Что получилось? – она сама не заметила, как встала и шагнула к нему. Почему он не зовет ее с собой? Почему не говорит о любви? – Шарло...