Довод Королей - [128]

2885 год от В.И.

2-й день месяца Лебедя.

Арция. Гарата

Трудно было представить себе двух людей, менее схожих, чем Рафаэль Кэрна и Эдмон Тагэре, но для дочери Короля Королей властелин ее детских грез и победитель Жореса Аганнского слились в одно целое. Приучившаяся быть незаметной, как ночная бабочка на стволе дерева, Жаклин боялась всего и всех. В доме сестры ей было плохо, она безумно боялась Жоффруа, убившего отца и несчастного Филиппа, а за пределами особняка Ларрэнов подстерегали Вилльо. Впрочем, ее очень редко выпускали из дома. Лишь когда ее отсутствие было бы неприличным, она сопровождала сестру и ее супруга в храм, на королевский прием или на турнир. Жоффруа ревниво следил за тем, чтобы к свояченице никто не приближался, и она прекрасно понимала, что дело в отцовском наследстве. Изо, полностью подчинившаяся мужу и утратившая свою природную веселость, даже не пыталась защищать сестру. Король старательно избегал дочь Рауля, а родственники королевы видели в ней источник богатства, еще не прилипшего к их жадным лапам. Единственный, кто смотрел на нее с сочувствием, был Сандер, но его она встречала редко.

Жаклин хотелось броситься к Александру и попросить забрать ее из недоброго, чужого дома. Но поговорить с герцогом Эстре наедине ей не давали, а пойти наперекор надсмотрщикам не получалось. Сандер несколько раз подходил к ней, здоровался, спрашивал, может ли чем-то помочь, а она, проклиная себя, бормотала, что все в порядке и ей хорошо у сестры и Жоффруа. Можно было попросить защиты и у кардинала, но для этого требовалось проявить непокорство, а она была слишком напугана. Единственное, на что ее хватило, это закричать, когда к ней ночью ввалился пьяный Жоффруа. Тот, впрочем, не стал настаивать, только рассмеялся и сказал, что если на такую дурнушку кто и позарится, то за большие деньги, а он был готов порадовать ее по-родственному. Муж сестры ушел, а она осталась в темноте плакать о том, чего у нее никогда не было и не будет.

Единственным утешением Лины и ее величайшей тайной оставались песни, которые она втихаря сочиняла и прятала в щель между подоконником и стеной. Она их никогда не перечитывала, хотя в тайнике скопилось немало баллад и романсов. Последний месяц дочь Короля Королей и вовсе спала наяву. Сестра с трудом носила очередную беременность, Жоффруа пил со своими сигурантами, а Жаклин смотрела из окна, как высокие каштаны гасили белые венчальные свечи, и думала, узнает ли она на райских мостах Эдмона Тагэре, или они пройдут мимо друг друга.

Даже поездка на турнир и та ее не разбудила. Лина послушно надела приготовленное камеристками платье и заняла место рядом с сестрой. Изо было плохо, она с трудом терпела жару, шум и пыль. Жоффруа отпускал дурацкие шуточки в адрес всех и каждого, то и дело приказывая пажу принести вина, а Жаклин думала о своем. Она очнулась, когда на ристалище осталось двое. Жорес Аганн, которого она боялась и ненавидела, и черноволосый молодой человек в темно-красном, показавшийся ей героем баллады.

Вдова Филиппа Гаэльзского с ужасом наблюдала, как железный всадник раз за разом бросался на безоружного мирийца, а тот неуловимым движением обманывал громыхающую смерть. Потом Жаклин поняла, что сила на сей раз проиграла ловкости. Когда Вилльо упал под восторженный рев зрителей, а Жоффруа громко потребовал вина, чтобы выпить за здоровье победителя, Лина поняла, что сидит, подавшись вперед и вцепившись побелевшими руками в подлокотники кресла. Она не разобрала, что говорил победителю король и что тот отвечал, но потом мириец вскочил на коня и поехал вдоль галереи в поисках той, кого назовут Звездой Турнира.

Когда Рафаэль Кэрна протянул ей Золотое Сердце, она ничего не поняла. Этого не могло быть, но это было. Победитель стоял перед ней на коленях, сияя огромными темными глазами, и ласково улыбался. Жаклин встала, сделала неловкий шаг, не заметила ступеньки и наверняка бы упала, если бы мириец ее не подхватил.

Потом играли трубы, ее верхом на белом коне, которого вел под уздцы маркиз Гаэтано, провезли вокруг ристалища, им под ноги летели цветы, она слышала шум голосов. Кто-то выкрикнул здравицу в адрес ре Фло, и она вздрогнула, вспомнив лицо отца. Затем она стояла между Почетным Рыцарем и королем – между братьями Тагэре – и повторяла какие-то слова, которые подсказывал ей Сандер, и вдруг, неожиданно для самой себя, произнесла пришедшее ей в голову четверостишие, которое тут же подхватили герольды.

Все это – увитый живыми цветами помост, девушки в розовом и в белом, звуки лютней и гитар, взлетавшие к небесам голуби – казалось цветным сном, куда более бредовым, чем ночные грезы. Красочный вихрь шумел, кружился, слепил разноцветными искрами, а она видела лишь смуглое веселое лицо и темные волосы, слишком длинные для арцийца. Рафаэль Кэрна стал ее ожившей песней, она слышала его голос, шла, опираясь на его руку, по пологой белой лестнице, сидела рядом с ним на пиру и не верила, что он и вправду есть. А он был. Пил вино, шутил, смеялся, отвечал на вопросы. Напротив них, на таком же помосте восседала королевская чета, третье возвышение занимал Почетный Рыцарь, ухаживавший за ослепительной чернокудрой красавицей. Жаклин не сразу поняла, что это сестра ее рыцаря, что ее зовут Дариоло, а его Рафаэль, ведь у сказочных принцев имен не бывает.