Дотянуться до моря - [45]

— Звука «ё» в латинской транскрипции нет, — внезапно ответила церберша. — У вас в паспорте написано: Кос-тре-нЕв. Если вы так щепетильно относитесь к произношению своей фамилии, вам следовало позаботиться об этом, когда вы заполняли заявление на выдачу паспорта, для обозначения звука «ё» применив сочетания «ай-оу», например, или «джей-оу». А так как я могу догадаться, что вы Костренёв, а не Костренев?

Слушая ледяную отповедь пограничницы, я аж рот раскрыл от изумления и досады на себя за то, что решил поумничать. Но во взгляде блюстительницы границы появилось явное вопросительное выражение, к тому же она явно не торопилась возвращать мне паспорт. Нужно было что-то отвечать.

— Извините, — решительно выпалил я, надеясь этим закрыть дискуссию. — Извините меня, я… ам-м… я-а… В общем, извините.

За что извиниться, я придумать не мог, развел руками и принялся нервно барабанить пальцами по стойке. Народ в очереди, бросая на меня раздраженные взгляды, стал переходить к другим будкам, нещадно при этом пересекая границу на гранитном полу. Пограничница нещадно шлифовала зрачками мою переносицу, и в этой игре в «гляделки» переносица начала явно сдавать.

— Откуда прибыли? — внезапно рявкнула эта прислужница бога границы, то есть произнесла она это своим обычным сухим ровным тоном, но перевод темы и быстрота вопроса произвел на меня впечатление чуть ли не крика, и я вздрогнул.

— Из… э-эм…, этого, как его? — замялся я, внезапно напрочь забыв название страны, из которой я прилетел, кроме того, что называется она точно на букву «тэ». В ту же секунду во мне начало горячей волной подниматься замешанное на «старых дрожжах» чувство возмущения происходящим, раздражение на свое лебезительство перед этой сухой мымрой в погонах, желание протестовать, диссиденствовать, скоморошничать, и абсолютно неожиданно от себя самого я закричал: Из Тайланда! Нет! Из Таити! Нет? Тувалу! Тринидад и Тобаго! Танзания! Того! Тонга! Тунис! Теркс и Кайкос!

Я выкрикивал названия этих диковинных стран, театрально размахивая перед окошечком руками, поражаясь одновременно тому, что они приходят из тайников памяти мне на язык, и тому, что я это делаю, и не мог остановиться, — меня несло. Наконец, перечислив все известные мне заморские страны на букву «т», я выдохся и устало облокотился на стойку.

— Вспомнил: Турция, — сказал я церберше. — Я прибыл из Турции.

Надо отдать служительнице пограничного культа должное: во время моего показательного выступления на ее сухом лице не дрогнул ни один мускул, словно внешние проявления эмоций были ей совершенно несвойственны. А, может быть, у нее отсутствовали сами эмоции, например, в результате родовой травмы?

— С большинством из этих стран у нас нет прямого авиасообщения, — как ни в чем не бывало, ответила она. — Рейс из Туниса еще не прибыл, из Бангкока — примерно через час. Так что прибыли вы, скорее всего, на самом деле из Турции. Но дело в том, что последний штамп в вашем паспорте не читается, и можно только предполагать, что это штамп Турецкой республики. К сожалению, при этих обстоятельствах я не могу позволить вам пересечь границу Российской Федерации. Проследуйте для выяснения.

Она убрала мой паспорт куда-то под стол и показала рукой с пальцами, сложенными в аккуратную лодочку, куда-то вглубь таможенной зоны, откуда — ясно, что за мной — уже спешили два молодых крепких пограничника. Я укоризненно посмотрел пограничнице в глаза, но она резко вздернула голову и отгородилась от моего взгляда линзами очков, для верности еще и захлопнув перед моим носом плексигласовую створку окошечка. Погранцы обступили меня с двух сторон, вежливо, но прочно взяли под локти, повели. «Сари, приняли!» — воодушевился кто-то в поредевшей очереди. Я обернулся на возглас. Большинство убирают глаза, отворачиваются, как будто очередь пересекать границу подошла сразу и всем. Сочувствующий взгляд — один. И несколько пар глаз над нескрываемыми улыбками. На мгновение мне показалось, что в этих глазах я вижу отражение чьего-то профиля с козлиной бородкой, — далеко, не разглядеть: то ли Алексей Рыков, то ли Николай Бухарин… Очередь у границы, как смонтированная кинохроникой толпа у входа в Колонный зал. Крики: «Смерть предателям и шпионам!» Москва, 75 лет тому назад. Я затряс головой, отгоняя наваждение, — все, надо завязывать с такими перегрузками, не тридцать лет и даже не сорок, здоровье дороже.

Еще час я просидел в душной комнатке, которую про себя сразу же окрестил «погранзаставой», пока трижды за это время сменившиеся службисты в более высоких, чем будочница, чинах (двое мужчин и одна женщина) разбирались в сути моего вопроса, внимательно листали мой паспорт, особенно дотошно вглядываясь, судя по всему, в тот злополучный турецкий штамп. «Почему вы сказали, что прибыли из Тайланда?» — спросил меня один из пограничных чинов-мужчин. «Я плохо знаю географию, — ответил я. — И мало спал, устал. Акклиматизация. Перепутал». «Понятно», — ответил чин. «Как вы можете объяснить, что у вас в паспорте ваша фамилия написана в транскрипции, не совпадающей с тем, как она произносится по-русски? — спросила меня женщина. Я посмотрел на нее, вспоминая. Загранпаспорт понадобился мне году в 96-м, когда я первый раз как-то спонтанно засобирался в Англию. Очереди в ОВиР, как в войну за хлебом, тогда были обычным делом, и после нужно было еще ждать какое-то безумно-долгое время. Я нашел в главном тогдашнем биллборде — «Комсомолке» объявление типа «МИДовские паспорта дешево», и через две недели, обеднев на 500 долларов, смачно хрустел ярко-бордовой книжицей. Никаких бумаг, тем более на латинице, я при этом не заполнял, все сделали предоставители услуги, я только передал при встрече их «жучку» ксерокопии своего гражданского паспорта, диплома, трудовой книжки, да написанные от руки сведения о ближайших родственниках. Заявления на все последующие паспорта я заполнял уже сам, при этом следуя непонятно от кого исходившему, но четкому указанию ничего по сравнению с предыдущим паспортом в новом не менять, да и в голову не приходило. «Я не знаю, как это объяснить», — ответил я женщине. «Понятно», — ответила она. Скоро меня отпустили, сказав, что у пограничной службы нет ко мне претензий. Решив напоследок еще немного повалять дурака, я спросил, нет ли ко мне, часом, претензий у каких-нибудь других служб, представленных в аэропорте? Мне ответили, что пограничная служба этого не знает. Я спросил, не должно ли у меня быть претензий к пограничной службе? Посовещавшись, мне ответили, что этот вопрос мне лучше задать себе самому, но что у сержанта пограничной службы Тюриной для решения, которое она приняла, были все основания. Я счел дальнейшую игру в «вопросы-ответы» для себя бесперспективной и откланялся. Дома я был около четырех утра, с тоскою посмотрел через темное стекло винного холодильника на бутылку Шамбертена, выпил воды из-под крана и рухнул спать, даже не помывшись с дороги. Всю ночь, принимая позы, по сравнению с которыми Кама-Сутра — пособие по целомудрию, мне снилась сержант Тюрина.