Достаточно времени для любви, или Жизни Лазаруса Лонга - [241]

— С детским локоном? Ты его у Мэри срезала?

— Теодор, я привыкла, что меня дразнят. Ты все больше и больше напоминаешь мне Брайана. Но когда он забывается, я кусаю его — куда попало. Могу и сюда.

— Ой, не надо!

— Тогда скажи, чей это локон.

— Он вырос на твоем цветке, моя очаровательная, и я буду носить его возле сердца. Поэтому-то я и хотел тебя видеть. Ты отхватила такой локон, что Брайан может заметить пропажу и спросить, куда он делся.

— Скажу, что отдала мороженщику.

— Он не поверит и поймет, что с тобой произошло новое приключение, о котором надо рассказать.

— И потому не станет требовать, чтобы я выложила все немедленно, а просто переменит тему разговора. Но мне хочется рассказать ему все прямо сейчас. Я мечтаю остаться с вами обоими, под открытым небом, днем… Эта мысль не дает мне покоя. Милый, там на комоде свеча… Я не люблю электрического света. А свечка горит так тускло, что я не буду нервничать. Можешь смотреть на меня при свече, если хочешь…

— Да, дорогая! А где спички?

— Давай-ка лучше я сама зажгу. Я отыщу в темноте все что нужно. А можно мне тоже посмотреть на тебя?

— Конечно. Какой контраст: красавица и чудовище. Она хихикнула и поцеловала его в ухо.

— Скорее всего, козел. Или жеребец. Если бы я так много не рожала, Теодор, ты бы во мне не уместился.

— Ты, кажется, говорила, что я напоминаю тебе Брайана?

— Но он не жеребец. Пусти меня.

— Выкуп!

— О Боже, дорогой, не сейчас. А то мне вряд ли удастся зажечь спичку.

Они встали с кровати и начали изучать друг друга при свете свечи. У Лазаруса дух перехватило от ослепительной красоты Морин. Почти два года он был лишен возможности наслаждаться видом обнаженного женского тела и не понимал, как обходился без такой великой привилегии. Дорогая, понимаешь ли ты, как это важно для меня? Мама Морин, разве никто не говорил тебе, что зрелая женщина прекрасней девы? Конечно, твои очаровательные груди частенько были наполнены молоком; но ведь для этого они и созданы. А я не хочу, чтобы они казались мраморными… Не хочу!

Она тоже внимательно изучала его. Ее лицо было серьезно, соски напряглись.

— Теодор-Лазарус, странная любовь моя, ты догадываешься, что я зажгла лампу, чтобы увидеть тебя? Женщине не пристало проявлять подобный интерес, но мне хочется видеть своего мужа обнаженным. Как, во имя сатаны и его падшего трона, мне дождаться того ноября, не повидав человека, которого я не знаю? Альма Биксби говорила мне, что никогда не видела своего мужа раздетым. И как такая женщина живет? Иметь пятерых детей от человека, которого даже не видела… Конечно, она была потрясена, узнав, что я видела своего мужа обнаженным!

Теодор-Лазарус, ты совсем не такой, как мой мальчик. Нет, ты похож на него… пахнешь, как он, говоришь, как он, любишь, как он. Твой несравненный член опять поднимается… Брайан, дорогой, я хочу снова принять тебя, целиком, без остатка! А завтра ночью расскажу тебе об этом, когда ты захочешь послушать новую из моих историй. А если нет — запомню ее до твоего возвращения. Ты такой же странный, как он, мудрый и терпеливый; такой муж и нужен твоей распутной жене. А потом, вот тебе крест, дорогой, я попытаюсь забыть обо всем, пока ты не вернешься. Но если не утерплю — торжественно обещаю тебе, что лягу в постель только с воином, с мужчиной, которым можно гордиться… Таким, как этот странный человек.

Лазарус, любовь моя, неужели ты действительно мой потомок? Я верю, что ты знаешь, когда кончится война и что мой мальчик вернется ко мне целым и невредимым. Когда ты сказал мне об этом, я перестала терзаться, впервые за долгие месяцы одиночества. Надеюсь, все, что ты мне рассказал — правда. Мне хочется верить в существование Тамары, в то, что она происходит от меня. Но я не хочу, чтобы ты покинул меня через восемь лет!

Этот невинный маленький снимок… Если бы я не боялась шокировать тебя, то подарила бы одну из настоящих французских открыток, которые делал муж. Ты не обидишься, если я взгляну повнимательнее? А?

Миссис Смит опустилась на одно колено, внимательно посмотрела, потом прикоснулась и подняла голову.

— Сейчас?

— Да!

Он поднял ее и положил на постель. Она сосредоточенно помогала ему и, когда они соединились, задержала дыхание.

— Сильнее, Теодор! На этот раз не нежничай!

— Да, моя прекрасная!..

Морин молча лежала в объятиях Лазаруса и, лаская его, смотрела на огонек свечи.

— Мне пора, Теодор, — наконец сказала она. — Нет, лежи, я так выберусь. — Она встала, подобрала свою одежду и задула свечу. Потом снова подошла к кровати и поцеловала Лазаруса. — Благодарю тебя, Теодор, за все. Возвращайся ко мне, возвращайся!

— Я вернусь, я вернусь!

Она исчезла быстро и безмолвно.

Кода [39] I

Откуда-то из Франции

Дорогое мое семейство!

Я записываю это в свой карманный дневник, где запись останется до конца войны — но это неважно, поскольку вы получите все достаточно скоро. Теперь я не могу отсылать запечатанных писем, а уж тем более в пяти конвертах. Здесь существует нечто именуемое цензурой. Каждое письмо вскрывается, прочитывается и все, что может заинтересовать бошей, вымарывается.

К числу изымаемых сведений относятся даты, места расположения воинских частей и, вероятно, то, что я ел на завтрак (бобы, отварная свинина, жареная картошка и кофе, в котором могла бы раствориться ложка).