Достаточно времени для любви, или Жизни Лазаруса Лонга - [219]

Если вы не сумеете ее убедить в этом (а такое возможно, ведь армия мир особый), скажите, что лагерь Фанстон велик, а транспорта никакого, кроме своих двоих. За час не обойдешь, даже если выпрыгнешь из сапог; добавьте сюда 55 минут на разговор с капитаном, если я его отыщу. Вы знаете, что наша жизнь расписана; я посылаю вам наш распорядок дня. Покажите ей, пусть убедится, что времени у меня просто нет и я занят целый день. Но я ценю ее добрую заботу. Пожалуйста, передайте Кэролл сердечную благодарность за шоколадные пирожные. Они у нее вышли такими же вкусными, как и у ее матери — более высокой похвалы я не знаю. Они мгновенно исчезли в пустом животе, и не только в моем, потому что мои приятели — народ весьма прожорливый. Если она хочет выйти замуж за долговязого и прожорливого канзасского парня, то у меня как раз завелся один знакомец, который готов жениться на ней только за ее пирожные. Теперь мы уже не мексиканская пожарная команда, как я писал раньше. Вместо печных труб мы получили настоящие окопные мортиры, деревянные ружья исчезли, и даже самые зеленые новички, едва научившись поворачивать налево-направо и останавливаться более или менее одновременно, получают винтовки Спрингфилда.

Но учить их пользоваться винтовками приходится, как и прежде, «по книге».

Рекрутов можно в общем разделить на два типа: мальчишки, ни разу в жизни не выстрелившие из винтовки, и те, кто утверждает, что папулечка посылал их в лес подстрелить «завтрак» и выдавал один лишь патрон. Предпочитаю первых, несмотря на то что такие парни трусливы и их еще надо перевоспитывать. Но они не заучили наизусть ошибок, и я могу научить их всему, чему меня самого учили инструкторы регулярной армии; три шеврона на моем рукаве удостоверяют мои права наставника.

Но деревенский мальчишка, который уверен, что и так знает все — а иногда он и в самом деле отменно стреляет, — слушать меня не будет. И почти невозможно убедить его в том, что все следует делать не так, как он привык, а как положено в армии, и ему следует переучиться.

Иногда эти всезнайки впадают в такой гнев, что готовы немедленно вступить в бой — но не с гансом, а со мной. Обычно они не знают, что я здесь еще и инструктор по рукопашному бою. Парочку таких активистов мне пришлось утихомирить за отхожим местом после отбоя. Я не стал с ними боксировать: мне бы не хотелось, чтобы мой прекрасный нос расплющили кулаки молокососов. Но грубая драка без правил их вполне убеждает — или же они предпочитают пожать мне руку и забыть обо всем. В первом случае больше двух секунд еще никто не продержался, однако я стараюсь не причинять им вреда.

Я обещал рассказать вам, где и когда изучал ласавату и джиу-джитсу. Но это долгая история и временами не слишком красивая, в письме такое описывать не станешь. Лучше подождите, вот-вот получу увольнительную и приеду в Канзас-Сити.

Желающих сразиться со мной не находится уже в течение трех месяцев. Один из сержантов-инструкторов шепнул мне, что рекруты именуют меня «палачом».

Я не возмутился, поскольку принятые мною меры обеспечивают мир и спокойствие.

В нашем лагере бывает только две разновидности погоды: либо жара и пыль, либо грязь и холод. Я слыхал, что так бывает и во Франции; томми уверяют, что ничего так не боятся на этой войне, как захлебнуться во французской грязи. Находящиеся среди нас пуалю не спорят с ними и добавляют только, что в дождь труднее стрелять.

Но как бы плоха ни была погода во Франции, всякий стремится попасть туда, и вторая излюбленная тема наших разговоров вертится вокруг вопроса — когда? (Старому солдату незачем говорить о первой.) Слухи о посадке на корабли сменяют друг друга и всегда оказываются ложными.

Но я начинаю удивляться. Неужели мне придется торчать здесь месяц за месяцем, пока где-то идет война? Что я скажу своим детям? Где ты был во время большой войны, папуля? В Фанстоне, Билли. А в какой части Франции это находится, папуля? Около Топики, Билли. Заткнись и ешь овсянку!

Придется переменить фамилию.

Надоедает, знаете ли, рассказывать очередной группе о том, как ставить оружие и держать лопату. Окопов в этой прерии мы нарыли столько, что по ним можно добраться до Луны; я знаю четыре способа рытья окопов: на французский манер, британский, американский — и так, как это делает отряд новобранцев, когда стенки рушатся. Потом они обязательно интересуются, зачем нам вообще это нужно, ведь как только мы туда попадем, генерал Першинг немедленно прекратит окопное сидение и обратит ганса в бегство.

Возможно, они правы. Но я должен научить их тому, чему приказано. И буду учить, наверно, пока не поседею. Рад слышать, что вы служите в седьмом полку; я знаю, как это важно для вас. Но, пожалуйста, не унижайте свой седьмой миссурийский, именуя его домашней гвардией. Если кто-нибудь не свалит Гинденбурга, возможно, вы еще насмотритесь войны вдоволь.

Но, по чести говоря, я надеюсь, что до вас не дойдет… Полагаю, капитан Смит тоже согласится с моими аргументами. Кому-то необходимо приглядывать за домом. Я имею в виду тот самый дом на бульваре Бентон. Брайан-младший еще недостаточно взрослый, чтобы возглавить семью, и, безусловно, капитан Смит беспокоился бы, не будь вас дома.