Досье «ОДЕССА» - [85]

– Значит, вы все-таки хотите меня убить, – пролепетал Рошманн.

– Сказать по правде, нет. – Миллер пошарил за спиной, нащупал телефон и притянул его к себе.

Потом, не сводя пистолета с Рошманна, снял трубку, положил ее на стол и набрал номер. Затем со словами: «Есть в Людвигсбурге один человек, который желает побеседовать с вами» – поднес трубку к уху. Но ничего не услышал. Тогда он нажал на рычаг, но гудок не появился.

– Что, отключили телефон?

Рошманн покачал головой.

– Слушайте, если в этом виноваты вы, я пристрелю вас на месте.

– Нет, нет. Я не трогал телефон все утро. Клянусь.

Миллер вспомнил о лежавшем поперек дороги столбе и тихо выругался. Рошманн ехидно улыбнулся:

– Видимо, линия повреждена. Вам придется идти звонить в деревню.

– Мне придется пустить вам пулю в лоб, – бросил в ответ Миллер, – если вы не послушаетесь. – Он вынул наручники, которые по первоначальному замыслу Петера предназначались для телохранителя, и бросил их Рошманну.

– Идите к камину, – приказал он и сам последовал за бывшим эсэсовцем.

– Что вы собираетесь делать?

– Приковать вас к решетке, а потом пойти звонить.

Пока Миллер искал в окружавших очаг кованых завитушках подходящее место, Рошманн выронил наручники. Нагнулся за ними и едва не застал Миллера врасплох, схватив вместо них тяжелую кочергу. Он ударил ею, метя по коленям Миллера, но журналист успел отскочить, кочерга просвистела мимо, и Рошманн потерял равновесие. Миллер шагнул вперед, стукнул рукоятью пистолета по склоненной голове бывшего эсэсовца и, отступив, сказал:

– Еще один такой фокус – я вас убью.

Рошманн выпрямился, морщась от боли.

– Наденьте один браслет на руку, – приказал Миллер, и Рошманн повиновался. – Видите вон ту виноградную лозу? Ветвь рядом с ней образует петлю. За нее и зацепите второй браслет.

Когда Рошманн выполнил приказание, Миллер подошел к камину и убрал из-под рук эсэсовца кочергу и щипцы. Приставив дуло пистолета к сердцу Рошманна и обыскав его, вынул из карманов все, что эсэсовец мог кинуть в окно.

Тем временем к дому на велосипеде подъехал Оскар, вернувшийся из деревни. Увидев «ягуар», он удивился – Рошманн заверил его, что никого не ждет.

Оскар прислонил велосипед к стене и бесшумно вошел в дом, остановился перед дверью кабинета в нерешительности. Он ничего не услышал, как, впрочем, не услышали его и Миллер с Рошманном.

Петер в последний раз оглядел эсэсовца и остался доволен.

– Кстати, – сказал он. – Если бы вы оглушили меня кочергой, вам бы это все равно не помогло. Дело в том, что я оставил у сообщника досье на вас и попросил отправить его властям, если не вернусь к полудню. Сейчас около одиннадцати, съездить позвонить я успею за двадцать минут. За это время вы не освободитесь, даже имея под руками пилу. А полиция прибудет сюда через полчаса после звонка.

Слушая его, Рошманн впадал в уныние. Он теперь надеялся только на одно: что Оскар вернется и успеет выпытать у Миллера все необходимое до того, как сообщник журналиста переправит бумаги в полицию.

Миллер распахнул дверь и вышел в коридор. Тут он лицом к лицу столкнулся с человеком в водолазке, который был выше его на целую голову. Увидев Оскара, Рошманн крикнул: «Хватай его!»

Петер отступил в кабинет и вскинул пистолет, который положил было в карман. Но опоздал. Ударом левой руки Оскар выбил его из рук журналиста. Тут телохранителю показалось, будто Рошманн крикнул: «Бей его», – и он ударил Миллера в челюсть. Журналист весил немало, но удар был столь силен, что сбил его с ног. Петер перелетел через низенький журнальный столик и стукнулся головой о край книжного шкафа. Он тут же лишился чувств, упал на ковер, как сломанная кукла.

Наступила недолгая тишина. Оскар оглядел прикованного к камину Рошманна, а тот не сводил глаз с неподвижного Миллера, из раны на голове у которого капала на ковер кровь.

– Идиот! – заорал Рошманн, сообразив, что произошло.

Оскар недоуменно глядел на хозяина.

– Иди сюда, – рявкнул Рошманн.

Верзила подошел к камину и остановился, ожидая приказаний. Рошманн быстро все обдумал и сказал:

– Попробуй освободить меня от наручников. Возьми кочергу.

Но наручники не поддались. Оскар лишь кочергу изогнул.

– Тогда тащи сюда его, – Рошманн указал на Миллера.

Оскар подхватил журналиста под мышки и поднес к эсэсовцу. Тот пощупал пульс и сказал:

– Он жив, но без сознания. Ему нужен врач. Дай мне бумагу и карандаш.

Пока Оскар искал ножовку в шкафу под лестницей, Рошманн левой рукой накарябал на листке два телефона. Когда телохранитель вернулся, он передал ему бумагу.

– Позвонишь по этому номеру в Нюрнберг и расскажешь, что здесь произошло. А это телефон врача. Пусть едет сюда как можно скорее. И сам поторопись, понял?

Кивнув, Оскар выбежал из комнаты. Рошманн взглянул на часы. Без десяти одиннадцать. «Если Оскар доберется до телефона к одиннадцати и привезет сюда врача около четверти двенадцатого, – подумал он, – Миллера, возможно, удастся вовремя привести в сознание и заставить задержать сообщника». Рошманн спешно принялся пилить наручники.

Выйдя из дома, Оскар еще раз обругал испортившийся автомобиль хозяина, который сиротливо стоял в гараже, схватился было за велосипед, но остановился, посмотрел на «ягуар». Подошел к нему, заглянул в салон, увидел торчавшие в замке зажигания ключи. Хозяин просил поторопиться, посему Оскар бросил велосипед, сел за руль «ягуара» и, описав широкий полукруг по устланной гравием лужайке, поехал к воротам.