Досье Дракулы - [19]
— При одном условии.
— Каком, сэр?
Конечно, я бы согласился на любые условия: ведь я уже присмотрел для себя первые книги, которые возьму почитать: «Суеверия»,[55] сочинение самого сэра Уильяма, и сборник стихов, принадлежащий перу его супруги.
— Что из того, что вы носите при себе, представляет для вас наибольшую ценность? — осведомился сэр Уильям.
— Ну, пожалуй, это, — ответил я, показав карманные часы, которые мой отец получил в подарок при выходе на пенсию.
Они перешли ко мне после его недавней кончины и служили мне больше чем хронометром — предметным уроком того, как не следует жить. Однако я очень любил отца, и мне претила мысль о расставании с его часами, которые я держал сейчас за цепочку, как делают адепты месмеризма, погружая человека в транс.
— Положите их на стол, вот сюда, — сказал сэр Уильям через плечо, ибо, взобравшись на стремянку, пытался вытащить далеко задвинутый на полке том Геродота. — Там маленькая шкатулка. Видите?
Я видел. Она была из чеканного золота с филигранью.
— Ключ от этой шкатулки я держу в этой книге. Если, сэр, я найду ваши часы в шкатулке, то буду знать, что одна или более из моих книг покинула эту комнату с вами, а значит, находится в надежных, заботливых руках. Мне не нужны никакие другие заверения, и я не стану выдвигать никаких других условий.
Тут леди Уайльд, все это время молчавшая с серьезным видом, многозначительно прокашлялась.
— О да, да, — продолжил сэр Уильям, поняв намек. — И если, мистер Стокер, вы войдете в эту комнату и найдете меня за работой, склонившимся над книгой или чистым листом, с пером наготове, прошу вас, пожалуйста, не заговаривайте со мной, пока я сам не заговорю. Хотя в последнее время поезд моих мыслей бойко катится по своей колее, сход его с рельсов я переношу не слишком хорошо, нет, совсем нехорошо.
— Ни слова более, — сказала Сперанца, поднеся к губам указательный палец, и, кивнув в сторону мумии, добавила: — И молчок сами знаете о ком.
— Ни слова, — сказал я, тем самым как бы скрепив печатью клятву, благодаря которой получил доступ к самой лучшей частной библиотеке в городе, но зато оказался в положении человека, никогда не знающего точного времени, потому что мои часы все время находились в той шкатулке.
Не будет преувеличением сказать, что я прочитал или, по крайней мере, просмотрел каждый том, имевшийся у Уильяма Уайльда. (Я не говорю о библиотеке его жены Сперанцы, находившейся наверху и закрытой для всех и каждого, включая ее любимых избалованных сыновей.)
И вот, некоторое время спустя, сидя в кресле сэра Уильяма и размышляя, какие из его книг взять с собой на Харкурт-стрит, я в первый раз увидел — и тут, Кейн, я подхожу к моменту, который собираюсь развить, — Женщину в Черном.[56]
Оторвавшись от письменного стола в замке[57] и променяв получасовой обед на поход в библиотеку Уайльдов, я прибыл в дом № 1 в полдень. Помню, я торопился за очередными томами Еврипида и Шекспира. Я не ожидал увидеть Сперанцу, потому что она редко одевалась и спускалась до второй половины дня — терпеть не могла дневного света. Но в ту пору сумрак иного рода уже опустился над домом № 1, ибо сэр Уильям уже несколько недель был прикован к постели, и недавно мы получили неутешительный прогноз. Конец его был близок.
Я вошел и увидел слуг со слезами на глазах. Оскар был дома, а Уилли, о котором Оскар сказал, что он «на празднике бутылки», должен был вот-вот прийти. И когда я стоял в прихожей, разговаривая с Оскаром, и вполне невинно расспрашивал его о Флоренс, с которой он познакомил меня несколько недель тому назад, я, вернее, мы услышали, как открылась входная дверь. Безусловно, и Оскар, и слуги, несмотря на все свидетельства противоположного, видели и слышали то же, что и я, — женщину, одетую во все черное, с лицом, закрытым плотной вуалью, которая молча вошла в дом, беспрепятственно проследовала через прихожую и поднялась по лестнице. Однако никто не обратил на нее внимания. Невероятно! Был ли то призрак? Неужели эту женщину не увидел никто, кроме меня? Как иначе объяснить всю эту нелепицу?
С отвисшей челюстью наблюдал я за тем, как движется женщина, но когда мои мысли обратились от Оскара и слуг к констеблям — ведь это была, несомненно, посторонняя! — и я обернулся, то оказалось, что нахожусь в прихожей один: Оскар и слуги куда-то подевались. Выходило, что Женщина в Черном тоже скрылась в верхних помещениях дома № 1. Что мне было делать? Выбор у меня был невелик, потому что я никогда бы не решился подняться по этой лестнице без приглашения и сопровождения, и, более того, мне следовало через четверть часа, не позднее, вернуться обратно в Замок. Итак, с Еврипидом и Бардом под мышкой я удалился, но когда зашел к ним через два дня, снова в полдень, я опять увидел гостью, одетую в черное. Она вошла и безмолвно направилась вверх по лестнице, пока я смотрел на нее, не отрывая взгляда.
Мое удивление медленно уступило место подозрению, ибо я был еще зелен и неискушен. На самом деле мои подозрения подтвердились лишь несколько лет спустя, когда мы с Оскаром встретились, чтобы за бокалом вина оставить позади историю с Флоренс. Только тогда у нас зашла речь о Женщине в Черном. Разговор об этом, конечно, первым завел я, и должен признаться, что к удовлетворенному любопытству примешивалось огорчение, ибо мне пришлось узнать, чего стоила леди Уайльд ее любовь.
