– Жизнь… – повторил Бродяга. – Жизнь – это жизнь.
Его рука нащупала в кармане металлический цилиндр. Металл был совсем ледяным посреди холодной горной весны.
– Жизнь – это любовь. Это память… И еще – это весенние радуги на небе, космические дороги, наполненные звездами, которые можно считать по ночам у костра. И рассвет… И смерть врага, когда ты победил…
Диск счетчика едва слышно прокрутился. Большой палец удобно лег на кнопку.
– Нет! Что ты делаешь?!
Мозг Бродяги пронзило огненной болью, но палец уже вдавил кнопку.
До щелчка.
И Бродяге показалось, что на короткую вспышку его жизни к нему вернулась память. Потому что он вспомнил Лилиан.
* * *
Мгновения до Очищения истекали. Монахи напряженно ждали среди повисшей тишины. Лишь за окнами завывал ветер. Ич сидел на корточках и сосредоточенно думал. По лысине с нанесенным знаком запретного числа скатывались капли пота и разбивались о худые плечи.
Вдруг храм Времени вздрогнул, куча камней посреди зала рассыпалась. А через минуту раздался гул. Ставни распахнулись, и в зал ворвался свободный ветер, принесший с собой колючий песок. Монахи испуганно переглядывались. Где-то в городе закричала женщина. А потом раздался щелчок, и в темной вышине зала по желобу под потолком покатился новый камень. Последний.
Сотый.
Ич закусил губу и закрыл глаза. Камень упал с громким хлопком.
Через минуту монах подумал, что он помнит свое имя. Еще чуть позже Ич понял, что помнит вообще все. Всю свою жизнь с прошлого Очищения.
Может быть, от сотрясения механизм Великих Часов нарушился? Камень упал слишком рано? Но время шло, и все оставалось по-прежнему.
Тогда Ич встал и подошел к стене. Поднял руку с зажатым пером. Хотел было начертить штриховую линию, но замер, оглянулся и неуверенно посмотрел на остальных Ожидающих. Затем что-то быстро вывел на стене.
Когда монах повернулся и, сутулясь, отбежал в сторону, все увидели, что длинную череду чисел заканчивает непривычное, пугающее, но одновременно притягательное число:
«100».
