Дороже всех сокровищ - [4]

Работа продолжалась полночи, затем все улеглись отдыхать, но Эймос Уэтерби, поднявшись на небольшой холмик, до рассвета осматривал окрестность. К утру туман постепенно рассеялся и взгляду открылась величественная картина – долина, окруженная пиками неприступных скал и причудливо изрезанная оврагами.

Кто-то вдруг тронул Эймоса за рукав, и негр обернулся. У человека, стоявшего рядом, был взволнованный вид.

– Мне припоминается, – неуверенно проговорил подошедший, – что когда-то я уже был в этих краях и именно здесь был лагерь Викторио…

– Лагерь Викторио? – эхом отозвался Эймос и уже в следующее мгновение буквально кубарем скатился с пригорки – надо как можно скорее предупредить капитана… Но было уже поздно – в одно мгновение тишина вокруг и взорвалась от ружейных выстрелов, громовым раскатом отзывавшихся в горах.

Лежа в засаде с винтовкой, Эймос пристальным, немигающим взглядом смотрел на, казалось бы, ничем не примечательную скалу напротив. Ночной мрак медленно рассеивался, и на скале проступало какое-то изображение…

– Смотри! – Эймос толкнул вдруг в бок капрала Вашингтона, лежавшего рядом. – Видишь рисунок?

Огромный, почти в десять футов высотой, индеец во главе отряда воинов, которые были поменьше ростом, шел и атаку на караван фургонов. Между воинами и караваном вырисовывалась странная фигура, словно окруженная аурой спета. При всей своей примитивности наскальный рисунок был поразительно красив.

– Ты с ума сошел! – фыркнул Вашингтон. – Мы окружены индейцами, они, поди, мечтают о наших скальпах – я не уверен, что наши у них ценятся дешевле, чем скальпы белых. – Капрал провел рукой по своим кудрявым, коротки стриженным полосам. – А ты не придумал ничего лучшего, кик пялиться на какую-то индейскую мазню… Извини, лейтенант, – пробормотал Вашингтон через минуту – до него лишь сейчас дошло, что разговаривать в таком тоне со старшим по званию непозволительно.

Эймос промолчал, лишь слегка скривив рот. Не то чтобы он боялся смерти меньше Вашингтона – в конце концов, он такой же человек, из плоти и крови, как и всякий другой, – но раз делать пока все равно нечего, то почему бы не полюбоваться чем-то более симпатичным, чем тучи оводов над головой. День еще только начинался, а от этих надоедливых и зловредных тварей уже не было никакого спасения.

– Ты предлагаешь заняться чем-нибудь другим? – спросил он капрала. – И чем же, скажи на милость? Палить со скуки по этим скалам? Не лучше ли приберечь патроны для индейцев?

Эймос принялся снова разглядывать рисунок – и вдруг обнаружил, что он был нанесен прямо поверх другого, более древнего, который изображал две схематичные, «палочные», человеческие фигуры в юбках в окружении таких же фигур меньшего размера, солнечных и лунных знаков, змей и геометрического орнамента, – похожие мотивы Эймос видел на утвари апачей, когда ему случалось бывать в заброшенных индейских деревнях. Было и еще одно изображение, едва различимое… Эймос напряг зрение. Кажется, это похоже на извергающийся вулкан…

– Все пялишься на эту мазню? – проворчал Вашингтон. – И что же ты надеешься в ней высмотреть? Уж не думаешь ли ты, что это карта, которая поможет нам выбраться отсюда?

Эймос ничего не ответил и погрузился в задумчивость. Предположение напарника, хотя и высказанное с иронией, могло оказаться не лишенным смысла. Может быть, рисунок и впрямь является неким подобием карты? Если, скажем, светящаяся фигура в центре – низина, а исходящие от нее лучи – выводящие из низины ущелья? Впрочем, вероятно, это всего лишь плод его разыгравшегося воображения, попытка найти решение в безнадежной ситуации.

Индейцы наконец были отброшены в горы, но никто не знал, насколько далеко. Лейтенант Уэтерби был в числе троих посланных для прочесывания окрестностей через три дня после атаки.

Лошадь Эймоса медленно пробиралась едва приметной тропой, петлявшей между камнями по выжженной траве.

Ни ветерка, ни облачка… Небо и земля казались раскаленными, словно две гигантских сковороды. Сам воздух словно плавился от нестерпимой жары. Оводы словно ошалели от зноя и жалили нестерпимо больно, и Эймос был весь в укусах. Сняв шейный платок, он вытер пот, градом катившийся со лба, и, приметив плоский камень, решил присесть отдохнуть.

Эймос сидел на камне, глядя на островерхую скалу, темной иглой уходящую в синее небо. Вокруг – ни звука, лишь время от времени позвякивала сбруя коня, пытавшегося выискать себе корм среди чахлой растительности.

– Черт побери! – ругнулся Эймос лишь для того, чтобы хоть как-то нарушить действовавшую ему на нервы тишину. В горле пересохло, и язык ворочался с трудом.

Никак не отреагировав на слова хозяина, лишь лениво прядая ушами, мустанг продолжал меланхолично жевать пучок сухой травы. Вдруг животное в испуге отпрянуло назад: прямо перед его мордой, взявшись непонятно откуда, пролетело нечто черное.

– Вот тебе раз! – воскликнул Эймос, едва успев отмахнуться от маленькой летучей мыши.

Сойдя с камня, он с любопытством посмотрел туда, откуда она вылетела, и с удивлением обнаружил в земле дыру такого размера, что в нее мог бы без труда пролезть человек.