Дороже титулов и злата - [11]

— Кхе… Кхе… — раздался вдруг у стола громкий кашель Степана. — Вы же видите, барышня, он немного не в себе. Сейчас умоются, кофею выпьют, а потом и разговоры разговаривать можно будет.

— Да, да, — торопливо произнесла девушка. — Побеседуем позже. Я только… поблагодарить хотела.

Она еще раз взглянула на Антоана и стрелой метнулась из комнаты.

— И что сие явление означает? — спросил Голицын, требовательно взглянув на дядьку. — Степан, во что я влип на этот раз?

— Эко вас балкою-то шандарахнуло, — посочувствовал камердинер, пристраиваясь на краешке барской постели и заботливо поправляя складки стеганого одеяла. — Да и то сказать, в самое пекло полезли, я ужо совсем было решил, что служба моя у вас закончилась.

— Какая балка? Какое пекло? Давай без долгих предисловий, — начал закипать Антоан. — И начни с того, где я?

— Нешто совсем запамятовали? — вконец расстроился Степан. — Неужто не помните, как нас в двадцать четыре часа из Петербурга выдворили? Вы еще так печалились, что его сиятельство Александр Николаевич снасмешничал, пашпорт вам на имя чиновника четырнадцатого класса господина Марципанова выправил, и пришлось нам ехать… — Степан пожевал губами, припоминая словечко, — как инкогниты. Так до самого Саратова и докатились. Инкогнитами.

Марципанов… Услышав сию кондитерскую фамилию, Антоан застонал и прикрыл глаза. Конечно же! Имечко еще то — Мечислав Феллицианович! Вспомнилась и изнурительная дорога, и вздорная ссора с краснощеким корнетом, и рыженькая барышня с изумительными голубыми глазами и, конечно, пожар.

— Отчего ж до Саратова, а не до злополучных Озерков? Мы ведь туда направлялись? Объяснишь ты мне все толком или нет! — гневно воззрился на дядьку Антоан.

— Да вы не кипятитесь так, барин, — вновь зажурчал Африканыч, успокоительно похлопав Голицына по руке. — Здоровьичко свое драгоценное поберегите, дохтур сказал, что никак вас тапереча волновать не можно.

— Ты, Навуходоносор, за свое здоровье побеспокойся. Нечего мне куролесы разводить. Отвечай внятно, пока я душу из тебя не вытряс — в чьем я доме, как сюда попал и что за бредовые разговоры о геройстве?

Африканыч протяжно вздохнул и, пожевав губами, доложил, что-де беспутнейший князюшка Антоан Голицын, а ныне господин Марципанов, геройски спасая из огня купеческую дочку Аграфену Гордееву и ее тетушку, нанес урон своему самочувствию в виде удара по голове прогоревшей балкой. Бойкая купеческая дочка, обеспокоенная повреждениями, полученными ее спасителем, настояла уложить обеспамятевшего князюшку в свой тарантас и привезла на поправку в Саратов, в дом дядюшки, дабы обеспечить ему надлежащую врачебную помощь и заботливый уход.

— Значит, мы в Саратове, — подвел итог Антоан.

— В Саратове, — согласно кивнул головой дядька.

— В доме какого-то купчины?

— Купца первой гильдии господина Селиванова Ивана Афанасьевича, — поправил барина Африканыч.

— Что им обо мне известно? — поинтересовался князь.

— То, что вы, господин Марципанов Мечислав Феллицианович, — герой, оборонитель слабых, надежа беспомощных, — немного подумав, констатировал дядька.

— Чушь собачья! — фыркнул Голицын.

— Чушь, — безжалостно подтвердил Африканыч. — Но все в это верят.

— Что же теперь нам делать?

— Не нам, а вам. Я как был слуга при барине, так и останусь, а вот кем вы обернетесь, то сами решайте. Редкий вам выдался фарт — возможность судьбу свою поменять.

7

Город Саратов, что привольно раскинулся на правом берегу Волги-матушки, это вам не стольный град Питер и не первопрестольная Москва, не ухарски разгульный Нижний Новгород с его Макарьевской ярмаркой. На этой ярмарке в срединный месяц лета собирались купцы едва ли не со всего свету, а также всякого рода проходимцы, авгуры, магики, карточные шулеры, балаганные паяцы, воры, громилы и прочий сомнительный люд. Это не угрюмая и разноязычная Казань или Пермь, и не увязшая в патриархальной скуке Тверь и Калуга. Саратов — город степенный, купеческий, деловой и благонравный. Без молитвы ни едино дело не начинается, будь то устройство соляной мануфактуры, кирпичного завода либо выход на улицы крикливого офени с бубликами да сайками. Ибо придерживаются саратовские торговые люди старого принципа, ставшего их неукоснительным обычаем: «Прибыль хорошо, а честь — лучше». Вот и улицы градские под стать саратовчанам, также деловы и степенны: Соляная, Кузнечная, Тулупная, Кирпичная, две Кострижных и, естественно, Дворянская, — куда же без нее приличному городу.

На одной из Кострижных, Малой, и проживал в добротной собственной усадьбе всеми уважаемый в городе купец первой гильдии Иван Афанасьевич Селиванов со своим многочисленным шумным семейством. Одних сынов у него было трое, да дочерей пяток, да иных родственников и приживал не мало. В одном Бог не помиловал: жена лет десять назад родами умерла. С тех пор Иван Афанасьевич вдовел, не хотел детям мачеху приводить, а посему домашними делами Селивановых твердой рукой управляла его матушка Аграфена Федоровна.

Сию достопочтенную особу и имел счастье лицезреть князь Голицын, когда уже далеко за полдень спустился в небольшую гостиную, предварительно откушав кофию с сушками и привычно потратив не менее двух часов на свой туалет. Сухонькая старушка в черном кружевном чепчике, парчовой стеганой душегрее пронзительно глянула на Антоана выцветшими голубыми глазами и благосклонно кивнула в ответ на его изящный полупоклон.