Дорогой Жан... - [5]

Господин инспектор, я с полной уверенностью осмелюсь утверждать, что в этом году убийца будет в Нижней Нормандии. Конечно, вы можете сказать, что это больше семнадцати тысяч квадратных километров — и будете правы. Но у нас есть шанс если не опередить чудовище, то хотя бы остановить его, выследив, как волка-людоеда, по кровавым следам.

Господин Жавель обещал переслать вам мое письмо, я от всей души надеюсь, что оно попадет к вам вовремя. Сейчас середина сентября. Значит, у нас есть еще, как минимум, пара месяцев. Жду от вас известий и позволения присоединиться, а пока продолжаю исследовать все, что могло бы помочь в поисках твари.

Искренне ваш Андре Легран.

9

15 сентября 1933 года, Сен-Бьеф, Нормандия

Дорогой Жан,

У нас по-прежнему льют дожди. В доме холодно и сыро, так что я окончательно переселился в спальню. Обои в углу напротив кровати позеленели и покоробились, вечером, засыпая, я смотрю на пятна и развлекаюсь детской игрой: пытаюсь увидеть в их очертаниях замки, чудовищ и лица людей. Отблески пламени в камине и тени от него играют на обоях, меняя границы пятен, и будь я более склонен к суевериям, непременно попытался бы увидеть в них прошлое. Почему не будущее? Оно и так мне прекрасно известно, сам понимаешь, и ничего привлекательного в этом знании нет. А вот позади осталось многое, на что хотелось бы еще раз бросить взгляд…

Сегодня меня разбудил колокол деревенской часовни. Он звонил долго и мерно, а выйдя на склон, обращенный к Сен-Бьефу, я увидел длинную процессию, вьющуюся среди холмов. В черных плащах и шляпах, под черными же зонтиками, сберегаемыми, кажется, единственно ради дождливых похорон, добрые сен-бьефцы были удивительно похожи на понурых ворон. Кто знает, кого они провожали в последний путь? Не я. И невольно ловлю себя на мысли, что мне это совсем не интересно. Все сильнее отдаляясь от людей, словно тень, сходящая в царство Аида, я с непрестанной жадностью смотрю на приметы уходящего лета: по утрам заметно холоднее, яблоки в саду покрываются восковым налетом, а ежевика, оплетающая перила беседки, покрыта сизо-черными кислыми ягодами, такими плотными, что даже на пальцах от них не остаются пятна. Раньше они казались намного мягче и слаще, и это не ностальгия, ведь я помню, как матушка собирала их, чтобы сделать начинку для пирога. Ее пальцы потом испещряли лиловые кляксы, такие забавные и милые на бледной нежной коже, словно нерадивая школьница испачкалась чернилами. Отец ловил ее руку, когда она, лукаво смущаясь, поднимала ее к глазам, и целовал, улыбаясь в усы. А я, маленький, не понимал смысла этой игры, ведь меня-то за испачканные руки всегда ругали…

Как ты думаешь, Жан, это тоже одна из примет близящегося конца? Я все чаще вспоминаю их такими, какими видел незадолго до того дня: счастливыми, с яркими молодыми глазами на слегка увядших, но таких прекрасных лицах. Здесь, на широком деревянном крыльце, всегда до блеска вымытом и натертом воском, они стояли вечерами, вглядываясь в даль: то ясную, то затянутую легкой дымкой тумана. Точнее, смотрела матушка, а отец не отрывал от нее влюбленных глаз — и кто сказал бы, что супруги Дуаньяр уже не так молоды, как когда-то. Все это рухнуло, Жан, ты помнишь? Все рухнуло в одночасье. Но если бы мне хоть на миг увидеть то, что видела тогда она с холма — и прикоснуться к этому теплому, незамутненному счастью, которое лживо обещало им будущее. В тот день, когда мы провожали матушку, тоже накрапывал дождь. И, наверное, так же сен-бьефцы были похожи на нелепых ворон? Я не помню. Но капли, стекающие по мгновенно поседевшим вискам отца — о, их я помню так, словно это было вчера.

Твой Жак.

Сентябрь. Часть вторая

1

16 сентября 1933 года

Авиньон, ул. Монфрен, 16

демуазель Ортанс Дерош

от г-на А. Леграна

Париж, проспект Марсо, 126

Дорогая Ортанс,

Когда ты получишь это письмо, не торопись адресовать свой ответ в Париж. Я пока не могу дать тебе свой следующий адрес, но не сомневайся, моя дорогая кузина, что буду писать тебе каждый раз, как выпадет свободное время. Уверен, сейчас в твоей прелестной и умной головке появилось множество справедливых вопросов: куда я отправляюсь, зачем, когда вернусь. Обещай мне, что содержание этого письма останется между нами — и я постараюсь хоть немного удовлетворить твое любопытство.

Помнишь, ты говорила, что архивная служба — это невыносимо скучно? Я уже почти согласился с тобой, разбирая пропыленные папки и чувствуя себя кем-то вроде джинна, обреченного вить веревки из песка по приказу злобного колдуна, однако… Ортанс, то, что я узнал, разыскивая дела по самому обычному запросу из провинциального комиссариата, теперь грозит перевернуть всю мою жизнь. Вообрази идеальное преступление: бесчеловечное, отвратительное и почти безнаказанное. Почти, потому что зверь в человеческом облике, совершающий раз за разом немыслимые ужасы, предусмотрел все, кроме стечения случайностей. После работы я целую неделю отбирал бумаги по этому запросу… Не то чтобы мне было больше нечем заняться — Париж прекрасен — но уже после первого вечера исследований картина, сложившаяся передо мной из разрозненных частей мозаики, потрясала. Я не могу рассказать тебе всего — и по долгу службы, и из опасения, что разрушу твою веру в божественное милосердие и справедливость, — но речь идет о целой череде убийств. Убийств юных девушек! И самое ужасное, что почти невозможно доказать даже то, что это — убийства.