Дорогой Джим - [36]

Тучи разошлись, и яркие солнечные лучи обжигали ему лицо. Страшный сон, в котором громадный волк рвал клыками ему горло, не отпускал короля — однако через несколько минут видение исчезло и все забылось, как обычно забываются все сны. Король осторожно открыл глаза и обнаружил, что он по-прежнему в лесу, только ночь уже сменилась днем.

Листья громко шелестели на ветру. Аромат свежескошенной травы щекотал ноздри, но прежде, чем король успел сообразить, в чем дело, он вдруг почувствовал другой, не менее сильный запах, от которого едва не потерял сознание. Этот запах мог исходить от туши только что убитого оленя… металлический привкус крови, едкий и чуть сладковатый одновременно, на жаре с каждой минутой становившийся все сильнее. И тот же кровавый зов, который услышал как раз перед тем, как затоптать конем собственного брата, он почувствовал и сейчас — сладостное биение сердца — перед тем, как убить.

— Вот он! — крикнул кто-то поблизости. — Здесь!

— Слава богу, — прошептал Оуэн, по голосу узнав самого безжалостного из своих охотников. — Я молился, чтобы…

И осекся — потому что с его уст не слетело ни звука. Все, что он услышал, — какое-то невнятное бульканье. Потом вдруг вспомнил, как у него на горле сжались чудовищные клыки, и ему пришло в голову, что волк, наверное, повредил ему связки. Но прежде чем король успел поднять руку, чтобы подозвать к себе охотников, в рядом стоявшее дерево вонзилась стрела. Оуэн испуганно вздрогнул.

— Порик, это же я, не надо! — рассердившись, попытался крикнуть Оуэн, но не смог произнести ни слова. Всадник, с головы до ног затянутый в черную кожу, остановившись над ним, угрожающе занес над головой короля палицу. Вскочив на ноги, Оуэн бросился бежать — он бежал, как не бегал никогда в жизни. Господи… Сердце колотилось в его груди, едва не выскакивая наружу — казалось, оно сейчас разорвет ребра. Метнувшись к скалам, король принялся карабкаться на них с отчаянной ловкостью, о которой, будучи ребенком, мог только мечтать, однако теперь все его мускулы сокращались будто сами собой, так что на мгновение Оуэну показалось даже, что еще немного — и он взлетит над землей. А когда он наконец позволил себе немного передохнуть, то увидел, что стоит на берегу лесного озерца. Все будто вымерло, даже ветер неожиданно стих. Оуэн наклонился к воде, чтобы напиться.

И увидел свое отражение.

А в следующее мгновение услышал, как из его разорванного горла вырвался жалобный вой, больше похожий на стон.

Янтарными глазами на него смотрел волк.

Опустив глаза, Оуэн, трепеща от страха, оглядел себя с ног до головы — и увидел густую серую шерсть и лапы вместо рук. Зажмурившись, отчаянно затряс головой. В первое мгновение он решил, что все еще спит и видит сон. Потом, собрав все свое мужество, открыл глаза и двинулся к воде — на этот раз ползком, всем телом припав к земле.

Вдруг Оуэн почувствовал, как черный кончик его носа коснулся воды. В ноздри ему ударил запах лосося и лягушек, которые умерли в этом пруду, а потом он вдруг, сам не зная как, понял, что вода в двух шагах, выше по течению свежее, чем тут, в пруду. Эта вода отдавала вонью мертвых валлийцев, от нее исходил смрад гниющих ветвей. Он брезгливо отодвинул усатую морду и уселся, тяжело дыша и разглядывая себя. Тело Оуэна стало поджарым и мускулистым, единственным, что напоминало ему о прошлом, оказалась ранка на шее, оставленная волчьими клыками, но и она уже успела подсохнуть и покрылась коркой. Как ни дико это было, его новый облик привел Оуэна в восторг. Да, в восторг. Он был счастлив, как никогда в жизни. Больше эти жалкие людишки не посмеют смеяться у него за спиной, как они делали до сих пор, несмотря на его титул. Господи… какая власть! Какая сила! И все это теперь принадлежит ему! Он мечтал только…

— Сюда! — проревел еще один безжалостный охотник из тех, кто ходил с королем на волков. Крик его прозвучал всего несколькими футами ниже того места, где притаился Оуэн, и грохот конских подков прогремел, словно гром среди ясного неба.

Оуэн снова бросился бежать — он бежал не останавливаясь, пока небо не потемнело. Черный шатер, усеянный бриллиантовой россыпью звезд, раскинулся у него над головой, ослепив его своим великолепием. Что это там… Неужто Малая Медведица? А что это за полоска мерцающих огоньков, словно вышитая бисером, протянулась рядом с ней? Что, если покойный брат сейчас смотрит на него со звезд, гадал Оуэн… сможет ли он узнать его сейчас? Но память о Неде, который когда-то давно, в детстве, указывая на звезды, называл их «сверкающими глазами Бога», исчезла, поглощенная голодом, сжиравшим его изнутри. Его новая кровь — кровь волка — взяла свое. Какое дело волку до созвездий и небесных светил — ведь отсутствие луны теперь означало лишь то, что в темноте охотникам будет непросто отыскать его след. Повернув лобастую голову, волк прислушался. Что-то двигалось в траве. Легкая добыча.

В ту же самую ночь Оуэн пировал — ему удалось поймать кролика, и он проглотил его почти целиком, успев насладиться тем, как несчастная жертва бьется у него в зубах. Но не успел он покончить с кроликом, как почувствовал новый, еще более острый голод, заглушивший все звуки вокруг. В конце концов, насквозь промокший и уставший от долгой погони, Оуэн свернулся клубком под деревом и попытался уснуть. Подушечки на его лапах, изодранные в кровь, нестерпимо болели. Глаза слипались — последние воспоминания о том времени, когда тело принца покрывали изысканные шелка и бархат, а не серая волчья шкура, когда он лежал не под деревом на траве, а между девичьих ног, когда восседал на троне в Большом зале, где сотни оскаленных волчьих голов взирали на него со стен, мало-помалу растаяли, сменившись одним острым желанием — выжить… Выжить любой ценой!