Дорогой богов - [50]

— Пожалуй-ка к господину коменданту, — добавил Чупров и чуть отступил в сторону, давая Хрущову возможность пройти в дверь.

— Что ж, — ответил Хрущов, — отчего не пойти, коли зовут.

Он вышел из-за стола и медленно направился к выходу…

Что произошло в следующее мгновение, Ваня даже не сумел разобрать. Он увидел, как, поравнявшись с Чупровым, Хрущов резко и сильно повернулся. Ваня не заметил ничего более, но высокий, дородный сотник вдруг схватился обеими руками за живот и упал.

Казаки кинулись на Хрущова все враз. Двое схватили его За руки, а третий, распахнув ногой дверь, начал тащить атамана из избы за кушак. В сумятице и свалке на них как снег на голову обрушились товарищи Хрущова, перед тем спрятавшиеся в соседней комнате. Через несколько минут все четверо казаков лежали на полу лицом вниз, со связанными на спине руками.

Нилов, не дождавшись посланных, отправил за Хрущовым капрала Трифонова с шестью солдатами. Солдаты осторожно подошли к избе, держа ружья наизготовку. Но внутрь Трифонов не пошел, опасаясь засады. Он стал прохаживаться перед избой и громко звать сотника, чтобы тот вышел из избы навстречу ему и солдатам.

И Чупров тут же вышел. Он стоял в дверном проеме, касаясь головой верхнего косяка.

— Чего орешь-то, ровно медведь? — совершенно спокойно, даже как-то лениво спросил сотник.

Капрал опешил. Он не ждал скорого и благополучного появления пропавшего сотника.

— Господин комендант беспокоится, чего так долго не идешь, — смущенно ответил капрал Трифонов, все еще не веря тому, что перед ним живой и здоровый Чупров.

— А мы с Хрущовым повечерять сели. Заходи и ты, найдем и тебе чарку.

Капрал, довольный тем, что все опасения оказались напрасными, вошел в избу. Солдаты, помявшись, тоже было двинулись за ним следом, но сотник крикнул:

— А вы куды? Вас-то кто звал?!

И солдаты остановились.

А дело обстояло так: Хрущов сразу же понял, что обеспокоенный Нилов пошлет солдат или казаков на выручку пропавшему сотнику. И поэтому он приказал развязать Чупрову руки и посадить его на лавку у двери. Затем Хрущов положил перед собою на стол пистолет и, глядя прямо в глаза Чупрову, сказал:

— Слушай внимательно, сотник. Как только кликнут тебя со двора, ты встанешь в дверь и позовешь старшого в избу. Скажешь, чтобы шел вечерять со мной. Ежели крикнешь, либо по-иному как дашь знать, что я твоих казаков повязал, тут тебе и конец. Да и казакам твоим не быть поздорову. А ты меня знаешь: слово у меня твердое. Сделаешь, как скажу, — никакой обиды ни тебе, ни товарищам твоим не будет. И на том тебе также мое слово.

Сотник, хотя и был не робкого десятка, понял, что Хрущов как сказал, так и сделает. Будь он в руках у злодеев один, может быть, и не согласился бы Чупров стать невольным пособником супостатам, но рядом, за стеной, лежали повязанные по рукам и ногам казаки — его товарищи.

— Что ж, Петька, сила силу ломит, — ответил Чупров. — Нонче сила за тобой. А завтра посмотрим, што ищо будет. Кровь невинную брать на себя не хочу. Товарищей моих жалею, а то ни в какую бы тебе со мной не совладать. Ты меня тоже добре знаешь.

Дальше все пошло как по писаному. Капрала обезоружили, лишь только он переступил порог. И, не дав ему передохнуть от изумления, тут же налили ему добрую чарку водки. Хрущов повторил ему то же, что перед этим сказал Чупрову. И через несколько минут капрал, стоя в дверях с чаркой водки в руке, кричал солдатам:

— Заходи, ребята, по одному! Петька Хрущов всех нас нонче вином потчует!

Комендант Нилов встревоженный метался по канцелярии. Человек военный, он понимал, что положение его незавидно. Одиннадцать солдат и казаков — четверть наличного гарнизона — уже обезврежены хитрым атаманишкой.

К тому же один из ссыльных, канцелярист Рюмин, только что сообщил коменданту, что в избе у артельщика Чулошникова собралось вооруженных бунтовщиков десятка три, а то и поболее. Во главе их, сказал Рюмин, стоит проклятый обманщик Бейскоп. И что еще более удивительно: вместе с голодранцами оказался и его компаньон — Чулошников. «Видно, пришли последние времена», — думал Нилов.

Канцеляристу Нилов не очень-то доверял: Рюмин был изрядно труслив, даже сообщая об этом Нилову наедине с ним, он постоянно оглядывался, а у страха, как известно, глаза велики, и потому двадцать артельщиков показались ему за тридцать. И хотя Нилов знал, что более двух десятков бунтовщиков в артельной избе собраться не могут, это его все равно не радовало.

«Что же делать?» — думал Нилов.

Первая промашка — что послал к Хрущову сотника. Вторая промашка — что туда же услал капрала, а теперь посоветоваться и то не с кем. То, что воры их всех повязали, — ясно. Ясно и то, что супостаты наготове и взять шайку будет не так-то просто. «Если ударить по Бейскопу, — рассуждал далее Нилов, — Хрущов со своими ворами тут же захватит канцелярию и магазеи. Если же ударить по Хрущову, Бейскоп со своими каторжниками враз нападет с тылу».

Выходило, как ни кинь — все клин. И хоть было у коменданта под рукой еще три десятка солдат и казаков, атаковать бунтовщиков он не отважился.

Прикинув и так и этак, комендант Большерецка решил ждать утра — утро вечера мудренее. В глубине души, кроме того, затаилась у Нилова опаска — побаивался комендант, что не сладит его отряд с каторжной ратью: солдаты-то и у него были неплохие, да командиров не было. А у Хрущова через одного — российской императорской гвардии сержанты да поручики. И сам атаман гвардии капитан, да под рукой у него — полячишка ли, венгерец ли, черт его поймет! — артиллерии генерал.