Дорогой богов - [39]

— И порешили мы с господином капитаном отдать сынов наших венгерцу в обучение. — Отец быстро взглянул на притихшего Ваню и продолжал: — Пущай научит их латыни да французскому с немецким, потому как, по разумению моему, венгерец тот в сих науках весьма сведущ. К тому же и политесу обучен изрядно, поелику всю Европу изъездил и даже при дворах различных монархов бывал неоднократно.

Ваня сначала не разобрал, о чем идет речь, но потом понял, что отец решил отправить его в Большерецкую крепость к капитану Нилову, служившему в той крепости комендантом. Прошлым летом Ваня впервые побывал в Большерецке. Вместе с отцом заходили они и в дом коменданта. Он вспомнил самого капитана Нилова — красноносого, пьяного старика с редкими седыми волосами, его сына Гришу — худенького, постоянно чем-то испуганного мальчика лет десяти; вспомнил просторный комендантский дом, полный оружия и разного добра, большой парусный корабль, стоявший на середине реки, две пушки на высоких, обитых железом колесах во дворе канцелярии, и ему страшно захотелось сегодня же уехать в Большерецк.

Между тем отец продолжал:

— Одного только боюсь — не научил бы венгерец Ванятку чему-нибудь неподобному. Все же не нашей он веры, да и государыне враг.

И при этих словах Ваня заметил испуг, внезапно мелькнувший в глазах матери. Опасаясь, как бы мать не стала возражать и не уговорила оставить его дома, Ваня подбежал к отцу, положил руки к нему на плечи и, с мольбою глядя в глаза, торопливо заговорил:

— Папаня, да нешто я маленький? Нешто чему непотребному стану учиться? Да и господин комендант не дозволит учить нас с Гришуткой худому. А там, глядишь, отвезете меня в семинарию, как и вы, маманя, мечтали, — и быстро посмотрел на мать.

Мать промолчала, посчитав, наверное, что не пристало ей говорить что-либо раньше отца. Однако в глазах у нее Ваня, прямо как в книге, прочитал: «Ну куда же ты поедешь, мой маленький, белобрысый ты мой, курносый да веснушчатый!» Но и отец тоже молчал. Затем строго сказал:

— Ты, Иван, сядь. Негоже это скакать, подобно козлу, да старших перебивать. Так, поди, и в Большерецке мыслишь поступать? Так знай: не для баловства я тебя туда отправлю, а чтобы мог ты через несколько лет стать, как и я, священником. И в нашем же приходе службу справлять, как и я. Жить будешь в Большерецке у отца Василия, а учиться — в доме господина коменданта с сыном его Григорием. Провизию будем тебе посылать с оказией. Да денег на ученье тоже дадим сколь потребно. II помни, что деньги те немалые, потому надо тебе, Иван, постараться. Вот так!

Широко перекрестившись, отец встал из-за стола и, повернувшись к матери, добавил:

— Собирай, мать, нынче же Ванятку в дорогу. Что откладывать? Обещал я господину коменданту дней через десять прислать его в Большерецк. Так что с богом!

Собираясь в дорогу, Ваня неотступно думал о новой жизни, ожидавшей его в Большерецке. Думал он о попе Василии, в доме которого ему предстояло жить, о коменданте Нилове и его сыне Гришке, но более всего — об учителе, который, как сказал отец, и в науках сведущ, и всю Европу изъездил, и даже при дворах разных королей бывал неоднократно. Если о всех прочих думал он спокойно, то мысли об учителе поселяли в его душе любопытство, перемешиваемое со страхом. Потому что, наставляя его в дорогу, отец прямо сказал, что его учитель человек необычный. Что хотя и привезли его вместе с пытанными да битыми плетьми ворами и государыни супротивниками, все же говорят в Большерецке люди, что пострадал он за правду. Сам комендант рассказывал Ваниному отцу о том, что когда корабль с каторжниками пришел в Большерецк, то комендант вышел встретить новоприбывших, чтобы сразу же вселить в них страх и повиновение. Комендант рассказывал отцу, что когда он стоял у сходней в мундире, в треугольной шляпе, при шарфе и шпаге, то каждого сходившего с корабля на берег Иилов спрашивал: «Кто ты таков?» И, выслушав ответ, замечал: «То ты раньше был таков, а теперь ты вор, государыни супостат. И я теперь тебе и царь и бог, а ты мне раб!» И только венгерец ответил коменданту не так, как другие. Выслушав заданный ему вопрос, он ответил: «Я солдат, бывший генералом, а теперь — невольник!»

Комендант, услышав такой ответ, промолчал и не сказал венгерцу ничего более, а через некоторое время, призвал венгерца к себе в дом и, в нарушение обычая, посадил за один стол с собою. Нилов, говорил отец, хотел посмотреть, каков будет его гость, когда сильно захмелеет. Но гость пил наравне с бывалым комендантом, однако пьянел много меньше хозяина.

Из дальнейшего рассказа отца Ваня понял, что венгерец показал себя человеком скромным, но вместе с тем хорошо знающим себе цену. Он держался свободно, однако в этом не было ничего, что говорило бы о развязности, а скромность его и почтительность не имели ничего общего с заискиванием или робостью. «Редко, когда случалось, — добавлял потом комендант, вспоминая первую застольную беседу с венгерцем, — чтобы и я и все другие одинаковым образом оценили какого-либо нового ссыльного, а здесь в один глас сошлись на том, что перед нами человек благородный, за доброту свою и товарищество пострадавший».