Дорогостоящая публика - [6]

— Да пошел ты со своим свидетельством! — вскричала Нада. — Сказала же, мне нравится этот дом. Живо выкладывайте свои бумаги, все барахло, какое требуется, и заполняйте! Мы заплатим семьдесят восемь тысяч, потому что, черт побери, мне нравится этот дом, сколько бы не разорялся на эту тему этот вот тип. Ха, денег у него, видите ли, нет! Да пошел ты в баню со своей трескотней, очень надо тебя слушать!

Натянуто улыбаясь, мистер Хэнсом переводил взгляд с Нады на Отца.

— Ты забываешься, Наташа! — сказал Отец, грозя ей пальцем.

— Да прекрати ты грозить мне своим… поганым пальцем! — тихо-тихо сказала Нада.

— Теперь будут новые соседи, незнакомая обстановка для Дики. Надо, чтобы он освоился, чтобы подружился с ребятами…

— Его зовут Ричард! Не Дики, а Ричард. Ричард! — сказала Нада. Она пристально посмотрела на меня. — Ричард, пройди-ка туда. Что там за комната?

— Там библиотека! Зимний сад, то есть… — смешался мистер Хэнсом. — Вы про какую говорите?

— Иди-ка туда, не мешайся здесь. Тебе это не интересно, — сказала мне Нада.

Вот так мы и купили тот дом, чего, собственно, Отец и добивался. Он был хитер, этот дубина, этот сукин сын — мой Отец.

4…

И вот мы переехали в Фернвуд, широко раскинувшийся пригород одного известного крупного американского города, и поселились в доме, который оказался для нас слишком просторен, но, что поделаешь, надо ведь где-то жить. Мебель и вещи из нашего старого дома в Брукфилде, пригороде еще одного известного крупного города, были погружены и отправлены сюда, и к тому времени, как они прибыли, я уже успел разведать, а Нада даже как-то утром с возмущением во всеуслышание объявить, что на одной с нами улице и, по всей видимости, одновременно с нами поселилось еще одно семейство, переехавшее из Брукфилда; здесь же, в Фернвуде, буквально в миле от нашего дома торчит, как призрак, точь-в-точь такой дом, в каком мы прожили в Брукфилде последние года три; Охотничий клуб здесь ничем не отличается от Охотничьего клуба в Брукфилде, с той только разницей, что к здешнему прибавлены слова «в долине» и, кроме того, фернвудский клуб, судя по всему, запродал здешние лесные угодья с тропами для верховой езды какому-то строительному подрядчику. Но хуже всего было то, что через два дома от нас проживал некто Эдуард Григгс или кто-то весьма на него похожий, а это был субъект, за кем в Брукфилде охотилась полиция. Он занимался перепродажей дорогого антиквариата, и у него в доме в гостиной красовалась жестяная ванна, принадлежавшая Эмерсону (до такой степени узкая, что это вызывало странные предположения относительно телосложения философа) и еще были два столика работы мастеров эпохи Регентства из коллекции герцогини Кент стоимостью в девятнадцать и двадцать три тысячи долларов.

Услышав последнюю новость, Отец раздумчиво изрек:

— Невозможно, дорогая, чтобы это был Григгс. Не мог же он так быстро сюда переместиться.

— Это — Григгс! — настаивала Нада.

— Сомнительно, — отозвался Отец.

Раз после ужина мы втроем отправились на прогулку. Первые недели обживания нового дома (а меняли дома мы беспрестанно) объединяли нас — Наду, Отца и меня — в дружное и счастливое семейство, хотя во время прогулки встречным могло показаться, будто мы не знаем друг дружку, сошлись на улице случайно и каждый только и ждет, как бы оторваться (именно такими словами описал семейство Эвереттов на прогулке один мой остроумный и бойкий брукфилдский приятель по школе). Иногда во время прогулки Нада опускала руку в перчатке мне на плечо или проводила ею по моим волосам, а Отец мог хлопнуть меня по спине, как бы подталкивая вперед. Возможно, оба прибегали к моей помощи, чтобы показать, что в конечном счете мы не чужие друг другу люди. И все же, разумеется, родители меня любили. Мне так кажется. Не сочтете ли вы меня высокопарным, если я признаюсь: я столько раз мысленно прогонял в голове этот вопрос, что буквально изрешетил им себе голову. Изрешетил… Любопытно, как нормальный читатель воспримет этот образ — как трагический или комический? Между тем мы проходили как раз мимо того дома, где, по нашему предположению, жил Григгс. Напоминавший средневековый баронский замок, дом был попышнее прежнего дома Григгса и даже для этой улицы казался огромным. Своим мрачно-помпезным, диковатым видом он походил на частные дома, в которых устраивают больницы.

— Как ты думаешь, он жену свою сюда перевез? — спросила Нада.

— Родная, ну что Григгсу делать в Фернвуде!

— И кухарку, эту их противную кухарку? Нет, должно быть, ее оставили там.

Лицо Нады даже побелело от какой-то мучительной сосредоточенности, будто она вглядывалась во что-то неведомое, кошмарное.

— Отчего, Элвуд, эти люди всегда и везде нас преследуют?

— Успокойся, дорогая, никто нас не преследует. Просто этот человек чем-то похож на Григгса, вот и все, — тут Отец хлопнул меня по спине. — А ты, парень, как думаешь? Все это чепуха, верно?

Мы двинулись дальше, и они поспорили чуть-чуть, без особого энтузиазма, но разговор оборвался с очередным порывом холодного ветра, а также с возникновением в поле зрения новенького соседского «роллс-ройса» — молнией мелькнувшего серебристого лимузина, за рулем которого сидел какой-то старик, не удостоивший нас взглядом. Отец повосхищался «роллс-ройсом» с широтой и демократизмом бизнесмена-американца, которого не смущает внедрение иностранного капитала. Нада заметила, что, пожалуй, этот «роллс-ройс» несколько претенциозен.