Дорогие звери - [11]

— Чего проще, — засмеялись они, — вода-то в ручье бежит мутная, а разве вы не заметили?

Они смогли даже почти наверняка сказать, кто промывает вверху золото: конечно, вольный человек, или, по-здешнему, хищник.

И вот опять шурфы показались, ручей, опять инженер:

— Золото!

И теперь я сам разглядел, вода в ручье была явно мутная.

— Моют? — спросил я.

— Золотое дно, — сказали старатели.

Ерофей Павлович

Вот уж как удивительно и как интересно, железнодорожная станция названа человеческим именем и даже по имени и отчеству — Ерофей Павлович. Взгляните на сибирскую карту и вы сами увидите, и на карте будет со всей серьезностью географии, — значит, еще чуднее, — напечатано: Ерофей Павлович.

Но вот недалеко отсюда есть город Хабаровск, и Хабарова, первого завоевателя Даурии, тоже звали Ерофей Павловичем, — кто же не подумает, что станция Ерофей Павлович названа именно в честь казака Хабарова? И поэтому я на вопрос китайца о происхождении странного названия станции так и сказал, что названа, вероятно, в честь казака Хабарова. Между тем, кажется, это неверно. Иностранный инженер, несколько лет уже работавший в этом краю, резко поправил меня:

— Не казак, — сказал он, — а каторжник беглый, в честь его и названа станция Ерофей Павлович.

Он выпил изрядно рислингу, и тон его мне не понравился.

— Вот посмотрите, — сказал я, показывая книгу «Новая Даурская земля», — на каждой странице напечатано: «Ерофей Павлович».

Инженер сказал мне по-французски:

— С известной точки зрения казаки и каторжники — одно и то же.

На это я ответил бельгийцу, что с известной точки, пожалуй, и бельгийцев можно назвать каторжниками.

Так вышла эта маленькая война.

Невер

Автобус на золотые промысла Алдана идет от станции Невер. Тут сошел не только мой враг инженер, но и друзья, добродушный Ведьмедь и талантливый Ярик. Сразу же стало без них пусто, и вдруг уже забытый в уголке китаец сказал:

— Мне у вас очень нравится.

После долгого молчания и моего немого вопроса он объяснил:

— У вас нет мандаринов и богатых купцов, все одеты у вас просто, и едят у вас почти одно и то же все, и можно подойти к каждому, и он будет говорить, о чем только захочется, и все это оттого, что нет классов, и этого нет нигде на земле.

Так вот китаец говорил, а мне-то и в голову не приходило, что у нас в поезде как-то особенно хорошо и что эта простота отношений явилась вследствие принципиального решения уничтожить классы. Фронт, конечно, велик, а участок, отведенный для каждого бойца, очень мал, кажется, убираешь за кем-то без конца, а он-то на тебя и не оглянется и не даст посмотреть на себя с лица… А вот пришел человек со стороны, из Китая, и наслаждается, не видя вокруг себя мандаринов.

— Вам, — ответил я, — со стороны видно лучше.

И на это он с убеждением:

— Конечно, лючче.

Река Амур

Мы недалеко от Хабаровска и скоро должны увидеть великую реку Амур. Иному довольно прочитать о чем-нибудь и все: смотреть незачем, он знает. А я полстолетия слышу «Амур», полстолетия читаю и ничего не могу понять, ни сказать, пока сам не увижу своими глазами. Два разных типа людей, как будто с двух разных планет. Один в трепете ждет, чтобы после всю жизнь говорить: «Я видел Амур!» Другой читает газету и равнодушно слышит потом: «Амур проехали!» Для меня не только важно, что сегодня я вижу Амур, а мельчайшие подробности земного ковра, по которому теперь где-то совсем уже недалеко идет, да, конечно, нельзя про такую реку сказать бежит: Амур не торопится! — нельзя даже сказать, что течет, все реки текут и струятся, но Амур-река идет. Вот я теперь видел, как он идет, и говорю, а если бы не видал, то сказал бы, как все, что течет. Мне показалось в утро перед встречей с Амуром, что за ночь на земле совсем переменился узор зубчиков и рубчиков на ковре, до того с детства привычных, что и не замечаешь его, пока не заедешь в такие края, где он не такой. Особенно пленительны были мне ярко-красные большие гвоздики. В долинах, защищенных горами от северных ветров, вместо таежных деревьев — пихт, лиственниц и кедров — были ясени, липы, дубы. Перед тем, как увидеть Амур, нас со всех сторон заключили болота, и только в большой дали, оказалось в за Уссурийском крае, синела цепь гор.

И вот скоро этот самый Амур, — какая встреча! Рядом стоит китаец, чуткий юноша.

Вот и Амур! Там, где теперь мост, у Амура на его какую-то великую затею не хватило воды, и посредине остался остров. Береговые таежные сопки уходят в туманную даль… Будь помоложе, взял бы да и запел.

ОЛЕНЬ-ЦВЕТОК

Змеиная теща

Удар железнодорожного колокола разбудил нас в Уссурийской долине. По всей вероятности, мы были недалеко от того места возле озера Ханка, где, по рассказу Арсеньева,[1] герой его Дерсу Узала спас ему жизнь во время внезапного тайфуна со стужей и снегом. Конечно, с тех пор прошла железная дорога, многое изменилось возле Ханки, но вскоре из разговоров с учеными и потом личным опытом я убедился, что изменение в Уссурийском крае ничтожно в сравнении с тем, что делает железная дорога в иных местах. Край настолько не обжит и не изучен до сих пор, что о каких-либо «гибельных последствиях цивилизации» и думать нечего. Теперь вдруг бесчисленные экспедиции, от геологии до кино, лавиной ринулись на край, даже в нашем вагоне их несколько, и я нахожусь в счастливых условиях скоро о всем справиться у самих же людей, а не рыться в их книгах. Знатоки края рассказывали нам о разных зверях, населяющих горы Сихотэ-Алиня, о многих неизученных видах рыб в озере Ханка. В особенности заинтересовала меня кусающаяся черепаха. В озере Ханка будто бы черепахи этой неисчислимое количество и попадается она на переметах для рыбы постоянно в большом числе. Близко знающие озеро люди говорят, что в одно лето переметами будто бы можно наловить до пяти тысяч таких черепах. Сейчас японцы с нами говорят о концессии. Они уже давно об этом подумывали и даже в ближайшем к нам порту Цуруге сделали бассейн для приема черепахи из озера Ханка. Кроме драгоценного у гастрономов мяса, кровь этой черепахи имеет целебное значение, а панцирь идет на изделия. По-видимому, ловля черепахи для экспорта скоро начнется в большом количестве, и теперь уже возят ее понемногу во Владивосток. Как раз несколько таких черепах вез в нашем поезде один молодой человек. Раз во время разговора с одним ботаником кто-то крикнул мне: «Ноги, ноги берегите!» Оказалось, это одна из черепах удирала из ящика и пробиралась между моими ногами куда-то в поисках родной воды озера Ханка. Мы взяли эту черепаху на столик и стали рассматривать: она была с тарелку величиной, овальной формы, в черном панцире с какими-то затеями. Чтобы рассмотреть ее голову, мы подставили к ее рту палочку. Мгновенно черепаха схватила эту палочку так крепко, что мы вытянули из-под панциря голову со всей длинной черепашьей шеей, и, думается, если бы стали дальше тянуть, то прочь оторвали бы голову. Говорят, японцы именно так и делают: дадут палку, вытянут, чикнут по шее и прямо стаканами пьют целебную кровь.