Дороги ратные крутые - [43]

Вскоре начался снегопад и усилился встречно-боковой ветер. Видимость резко уменьшилась. Начав движение, командиры рот доложили о залепливании снегом оптики. Он шел «зарядами» и, например, справа от нас, в полосе соседа видимость была лучше. При приближении танков к переднему краю открылась правая часть полосы, а левая — лишь в ходе атаки. Но этого было достаточно, чтобы четыре левофланговых танка 1-й танковой роты отклонились влево, к нашему переднему краю, расположенному в низине. А штурмовики на поддержку атаки уже не вылетели до конца дня.

Следуя за стыком рот, наблюдал, как в момент выхода танков к первой траншее противника до десятка его противотанковых орудий открыли огонь. Среди них выделялся впервые мною наблюдавшийся трескуче-воющий полет раскаленных желто-красных снарядов с необычно большой скоростью. И вскоре впереди вспыхнули один за другим три танка Т-34, а спустя несколько минут — еще два были подбиты. В числе подбитых оказался и танк командира 1-й танковой роты старшего лейтенанта Наконечного, который выбыл из строя, будучи раненым.

Так за считанные минуты половина танков первого эшелона была потеряна. Попытка связаться с командиром заблудившегося взвода результата не дала: он не отвечал.

— Противотанковые пушки фашистов за второй траншеей, их надо бить всей артгруппой, — докладывал я по радио командиру полка, продвигавшемуся на своем танке правее 200—300 метров.

— Да, вижу! Наш дивизион перенес туда огонь. Дал заявку Шаталову.

За вторым эшелоном танков атаковали оба стрелковых батальона, но остановились после захвата первой траншеи гитлеровцев, так как из второго эшелона танков загорелись четыре машины. Десант с потерями спешился и залег. Оказался подбитым и танк командира 2-й танковой роты, а старший лейтенант Тулейкин был тяжело ранен. Как больно было расставаться со смелым и умным командиром-танкистом, дружеские симпатии к которому родились в танковых атаках!

Часть этих событий видел уже в ходе собственной беды. Стремясь видеть бой на всем фронте полка и наладить управление сохранившимися танками, дважды проходил вдоль фронта. При втором проходе борт моего танка, на месте моторного отделения, пробил бронебойный снаряд. Танк встряхнуло.

— Вперед, в воронку! — скомандовал мехводителю.

Он успел спустить в нее танк, используя инерцию движения. А я доложил подполковнику Ершову:

— Танк покидаю, горит!

Когда открыли люки, пламя проникло в боевое отделение, но лишь подпалило нам волосы вокруг шлемофонов и брови. С помощью бортовых огнетушителей пожар удалось потушить, но двигатель и его системы вышли из строя.

Перебежками, скорее похожими на прыжки вперемешку с шагом из-за глубокого снега, вышел к танку командир полка. Иван Николаевич напрягал усилия по восстановлению управления, так как были потеряны три командирских танка из пяти. Настроение у нас было донельзя тяжелое. За какой-то час не стало половины средних танков!

— Вот оно, мать твою, обещанное артиллерийское наступление! Вся вражеская оборона цела! — возмущенно кричал командир полка.

Я слышал и не слышал его крик, так как был в шоковом состоянии.

— Обатурыч, ты что, не слышишь меня? — кричал из люка башни подполковник Ершов.

— Что?

— Давай ко мне в танк, будем вместе управлять по двум радиостанциям. Вот приказал роте Т-70 выйти в затылок стрелковым батальонам. Заблудившийся взвод вам ответил?

Этот вопрос отчасти вернул меня к реальности.

— Пойду, найду и выведу его в боевой порядок.

— Да как вы к нему попадете? Ведь там ровное снежное поле, без кустов, все простреливается. Подождите ночь.

— Танки нужны сейчас. Пойду пешком, — на ходу машинально ответил я, даже не пытаясь получить разрешение идти.

Шел по следу одного из танков, пока не щелкнула рядом пуля; она окончательно привела меня в чувство. «Снайпер!» — подумал я.

Куцыми перебежками, петляя и сразу отползая от места падения в снег, добрался до танков, а снайперские пули часто ложились на те места, где падал. Лишь вечером понял нелепость своего поступка, рожденного отчаянием. Если бы не убили, а лишь ранили, то все равно в том поле оказать помощь было некому.

В неглубоком овраге стояли четыре танка, не просматривавшиеся со всех сторон, стволами пушек в сторону противника.

— Как вы сюда попали? — спрашиваю командира взвода, младшего лейтенанта лет девятнадцати.

— Заблудились в пурге, товарищ капитан.

— Доложите азимут движения в атаку, — обращаюсь к механику-водителю.

— 240, товарищ капитан.

— Почему не смотрели на гирополукомпас? Молчание.

— Струсили? Почему не отвечали по радио?

— Никак нет, — со страхом и растерянностью отвечал молодой командир, первый раз ведший взвод в настоящую, а не учебную атаку. — Я слышал, а меня не слышали, так как была сбита антенна.

— Почему не перешел на другой танк?

— Не догадался.

Диалог становился бесполезным. Не он первый из командиров-юнцов растерялся в атаке. Почти все такие в последующих боях преображались, обретали уверенность, а с нею и смелость. Так не тащить же его в трибунал!

Заняв место командира головного танка, вывел машины к КП 1234-го полка. А к 16 часам из эвакуированных были отремонтированы еще четыре танка Т-34. Этими силами и танками Т-70 во второй линии была поддержана повторная атака стрелкового полка в направлении южной окраины Симонова. Танки достаточно быстро достигли ручья западнее урочища Шкурасино, разрушили несколько ДЗОТов в деревне и на высоте «Свеча», подавили и уничтожили до десятка пулеметных точек. Здесь танки нами были остановлены до подхода пехоты; она вышла на этот рубеж к наступлению темноты. Огонь противотанковых средств противника был слабее утреннего, видимо, из-за потерь, но все же фашисты подбили еще три танка Т-34.