Дороги Рагнара Ворона - [30]

В тот день Ворон задержался на охоте и к ночи вышел к усадьбе Харальда. Харальд не был его человеком, но они были добрыми соседями и, разумеется, Рагнара оставили ночевать. Там он впервые увидел Гильдис, дочь Молчаливого. Утром она вышла проводить его, и в разговоре с ней Ворон впервые не находил слов. Ему все казалось, что он говорит глупости, что он смешон, что она потешается над ним, чему немало способствовал ее острый язычок. А говорить хотелось. Говорить, только чтобы она не убежала домой. Но она все-таки убежала. Договорившись встретиться с ним завтра в лесу у ее усадьбы. Ворон вернулся домой, не понимая, что происходит с ним. Ничего подобного он никогда не чувствовал, он искал ответа и не находил. Ему казалось, что ответ остался у Гильдис, и он не мог дождаться следующего дня. Утром следующего дня он оседлал коня и поехал к лесу возле усадьбы Молчаливого. Он сразу же нашел ее в лесу. И они не расставались весь день. Он узнал, что к ней сватается сразу два человека: богатый бонд Лодин и торговец Альрик. Его охватило бешенство, но он ничем не выдал себя. Однако он решил, что если когда-нибудь встретит кого-то из них в этих местах, то накормит им лесное воронье.

А осень была такой теплой, какой он не мог запомнить за всю свою недолгую жизнь. Просто чудом было то, что он так рано пришел зимовать в этом году. У поваленного дерева Ворон остановился и присел на него. А Гильдис вдруг подошла к нему и обняла за шею… И прижалась к нему. И мир смолк. Лишь валом шла кровь по венам Ворона, воздух жег глотку, и желтым полотнищем металась над ними осенняя листва на высоких кронах деревьев.

Они молчали и просто стояли, прижавшись друг к другу. Ворон попробовал было что-то сказать, не совсем понимая и сам, зачем, но ничего не вышло. К счастью ничего не вышло. Ворон уткнулся лицом в ее волосы и закрыл глаза. Он не смог бы рассказать, что он чувствовал тогда, но он знал — в его жизни больше никогда не будет такого. И что это надо удержать возле себя. Удержать любой ценой.

Вечером они подошли к ее дому, Ворон вел в поводу своего коня. У ворот их встретил Харальд и напустился на дочь:

— Где ты бродила целый день, блудня?!

Ворон мог бы растеряться перед Гильдис, но он никогда не терялся перед мужчиной. Он надменно произнес:

— Весь день она провела со мной. Ничего постыдного не было между нами. А порукой этому — моя честь.

— Иди в дом! — приказал Харальд дочери, а сам остался стоять, словно ожидая, что еще скажет ему этот юнец, который никогда не был юным.

— Отдай дочь мне в жены, Харальд, — сказал Ворон, — я хочу, чтобы Гильдис была моей женой.

— Дай мне подумать до утра, Рагнар Ворон. Я жду тебя завтра днем, тогда я дам тебе ответ, — сказал Молчаливый, хотя в душе он сразу согласился отдать дочь Ворону в жены. Бонда, каким бы тот ни был богатым, викинг в душе презирал, а торговец постоянно рисковал своей жизнью, как и Ворон. Но Ворон был хевдинг, удачливый вождь, человек, которого было лучше всего иметь в друзьях, а еще лучше того, числить своей родней.

Ворон молча кивнул, сел на коня и уехал. А осень золотом заливала леса, по которым он ехал, настолько погруженный в свои мысли, что даже не понимал, что вокруг: осень или лето, тепло или холодно, день или ночь. К ночи он добрался до своего дома и лег в постель. Уснуть он не мог, как ни старался.

Необычайно долгая и теплая осень сыграла с ними жестокую шутку. Хевдинг данов, возвращаясь со своим хирдом домой на зимовку, решил воспользоваться последним теплом и пройтись по усадьбам Норвегии, грабя их и убивая жителей.

Ворон выскочил из дома глухой ночью так, словно его бросило за порог. В той стороне, где жила Гильдис, небо играло красным. Ворон схватил меч, натянул кольчугу, вскочил на коня и помчался в усадьбу Харальда Молчаливого.

Он опоздал. Усадьба догорала, всюду валялись трупы, всюду была кровь, а на месте дома Молчаливого полыхал огромный костер. От умирающего траллса он узнал, что здесь побывали даны. Тело Гильдис он не нашел. И навсегда заставил себя поверить, что она сгорела в доме, вместе со своей семьей.

Он вернулся домой, никому не сказав ни слова о том, что произошло. Никому. Ни единой живой душе. Но на следующий год, когда «Ворона» спустили на воду, Рагнар не повел своих людей ни в Валланд, ни в Гардарику, ни в какое другое излюбленное викингами место. Он повел своих воинов в Данию. И огнем и мечом прошелся по побережью. Слово «дан» и слово «враг» стали отныне для него одним и тем же. Он не уходил от берега данов куда дольше, чем говорило благоразумие. Рагнар не побоялся бы и ратной стрелы, пущенной данами по стране. Ему было все равно, чем больше данов уйдет дымом в небеса, тем лучше. Но его люди уговорили его уйти в море. И он ушел. Ему было наплевать на себя, но он не мог подвести под меч своих людей, готовых идти за ним куда угодно.

Шли дни, становясь месяцами, месяцы вырастали в года, а Рагнар все так же ненавидел всех данов до единого. Встреченные им драккары данов всегда видели только боевую окраску щитов его драккара. Он ходил в свои походы в самые разные земли, но всегда, всегда любой драккар данов интересовал его куда больше, чем самый богатый купец, решивший выйти в море.