Дорогая Массимина - [8]

– Здрас-сте, ми-истер Мор-ри-ис!

А вот и первый ученик, невысокий нервный человек с грустно поникшими, обязательными для итальянца усами, припорошенными сединой. Моррис вздрогнул. Он растерялся и смутился, словно его застали за непристойным занятием с рукой в штанах, а не за полировкой респектабельной кожаной папки.

– Я вижу, у вас портфель от «Гуччи», – заметил Армандо, усаживаясь на свое место.

– Совершенно верно.

– Это есть очень хороший портфель от «Гуччи».

Моррис вежливо ответил, что его всегда восхищало качество итальянской кожи.

– Хорошо провел выходные, Армандо?

– Да, хорошо.

Глава третья

Моррис рассказывал вымышленную историю о Стэне. За ужином собрались мать, бабушка, две старшие сестры (с чего он решил, что у Массимины всего одна сестра?), некто со странным именем Бобо и сама Массимина, не сводившая с Морриса огромных темных глаз. Горничная подала закуску из мелко порубленного шпината со сметаной в виде маленьких шариков (под миленьким названием «задуши кюре»), лазанью с ветчиной, незамысловатый, но очень вкусный бифштекс, а на десерт «тирамизу» – нечто отдаленно напоминавшее пышный творожный пудинг с кофейным ароматом.

Время от времени Моррис отпускал одобрительные замечания, но слишком восторженно угощение не хвалил, своей сдержанностью пытаясь создать видимость, будто такая еда ему не в диковинку. Несмотря на волчий голод, он не только сумел сдержать себя и не наброситься с жадным урчанием на еду, но даже оставил от каждого блюда по кусочку, неизменно отказываясь (с безупречной вежливостью) от добавки. Быть может, костюм и галстук выглядели чуть более официально, чем одежда большинства присутствующих, но так, наверное, и положено при первом визите. Зато его итальянский был выше всяких похвал. Моррис был явно в ударе.

– Дело в том, – витийствовал он, – что на самом деле Стэн – очень обеспеченный человек. Да!

От Морриса не укрылось удивление, написанное на лицах домочадцев Массимины, и глаза его сверкнули. История, которую он сочинял на ходу, совершила умопомрачительный поворот, и наивные итальянские провинциалы пришли от рассказа в полный восторг. Для пущего эффекта Моррис выдержал томительную паузу, с улыбкой оглядывая сотрапезников. Ох, вечно приходится всех развлекать. Он давно обратил внимание, что скучные люди сожрут с потрохами всякого, у кого есть хотя бы крупица фантазии.

– Да, семья Стэна владеет целой сетью мотелей в Лос-Анжелесе. И ему вовсе нет нужды ютиться в этой лачуге. Нет-нет! Стэн запросто мог бы поселиться в отличной комфортабельной квартире, сразу же в день женитьбы, если, конечно, им разрешат пожениться. В самом центре Вероны! Если б у него хватило здравого смысла рассказать родителям Моники правду о себе, у них не возникло бы повода для беспокойства. Несмотря на свои хипповские идеи, рваную одежду, бусы, бороду и прочую чепуху, Стэн – чертовски симпатичный малый. Вы же знаете этих американцев, наивная и добродушная публика. А так что могли сделать бедные родители девушки? Они ведь не сомневались, что парень заявился прямиком из трущоб, и бедная дочь их вскоре окажется там же. Поэтому бедолаги отослали Монику в Париж, в школу при монастыре, хотя девушка не знает ни слова по-французски, а бедняга Стэн остался в своей халупе со своими вегетарианскими поваренными книгами, одежкой из Армии Спасения и деньжищами, к которым он не желает прикасаться.

Рассказывая, Моррис бросал на Массимину быстрые взгляды, что наверняка не осталось незамеченным. История, которой он потчевал хозяев, была крайне прямолинейна. Но именно в этом и состояло его намерение. С одной стороны, показать собственную боязнь быть отвергнутым, с другой – продемонстрировать полное понимание опасений родственников девушки (вполне законных опасений, как следовало из его рассказа), а заодно намекнуть, что он целиком на их стороне, и уж с ним-то никаких сложностей не будет. Ни бус, ни спутанной бороды, ни плакатов с портретами Ганди. Какое-то мгновение Моррис подумывал, не закончить ли рассказ шокирующим пассажем: например, заставить бедную вымышленную Монику повеситься в туалете на Северном вокзале, или превратить ее в лесбиянку, или отправить сниматься в порнофильмах… Впрочем, сейчас не самый подходящий момент потворствовать искушению.

Массимина улыбнулась:

– Еще тирамизу?

Она уже тянулась к глубокому хрустальному блюду. На этот раз Моррис согласился («всего одну ложечку»), не сводя с нее пристального взгляда. Внешность у Массимины была примечательной: огромные темные глаза, казавшиеся бездонными в обрамлении густых ресниц, буйная грива длинных черных волос, прямой нос без намека на вздернутость и чуть заостренный подбородок странно контрастировали с персиковой нежностью кожи, слегка припорошенной едва заметными веснушками. Теплая улыбка делала Массимину еще привлекательнее, правда, в этой красоте не было ничего сексуального – одна лишь по-детски дружеская наивность.

То, что он стал первым претендентом на руку девушки из столь обеспеченной семьи, Моррис отнес на счет ее юности и болезненной застенчивости. Из долгих бесед у барных стоек он знал, что после того, как умер ее отец, то есть с двух лет, Массимина спала в одной постели с матерью. Мысль о том, что две эти женщины – одна старая, жирная и заскорузлая, а другая цветущая, юная и невинная – ложатся в одну кровать, вызвала у него странное чувство: не возбуждение, но и не отвращение, скорее – острый интерес.