Дорогая Джозефина - [50]

– Джозефина? – Элиас резко сел. Он увидел ее на расстоянии вытянутой руки, ее одежда была испачкана грязью и травой. – Ты в порядке?

Она схватилась за живот и засмеялась, слезы потекли по ее щекам.

– Нет, но я не могу перестать улыбаться. Я не могу убрать с лица эту ужасную ухмылку. Я хочу показать, насколько я не в порядке, но мое тело слишком сломлено… или, возможно, оно так устало от боли и печали, что решило существовать в отрицании. Я не знаю. Все, что я могу сказать, это то, что я не в порядке. Я хочу плакать.

Ее признание прорвалось сквозь затуманенное болью сознание Элиаса, высвобождая эмоции, которые он тщетно пытался забыть. Он тоже был не в порядке. Он хотел быть целым и невредимым, потому что другие люди казались невосприимчивыми к боли, которую он чувствовал. И опять же, ни один человек не выражал свои чувства так, как Джозефина. Она облекла свои страдания – смерть отца, помолвку с Себастьяном – в слова.

И она не стыдилась об этом говорить.

Элиас подполз к ней, его локти погрузились в грязь.

– Ты казалась довольной…

– Позволь заверить тебя, что я была глубоко несчастна. – Джозефина перевернулась на спину и вытерла глаза. – Прости. Я время от времени подвержена таким мрачным настроениям.

– Ты самый удивительный человек, которого я когда-либо встречал, – прошептал Элиас. Он положил свою руку рядом с ее рукой, чтобы почувствовать тепло ее кожи.

– Мой отец говорил мне, что… чтобы жить, не нужно быть сильным и мужественным, достаточно просто бодрствовать. Он говорил, что мир похож на глубокий бассейн, дно которого усыпано ракушками. Некоторые из них сливаются с песком. Другие сверкают и переливаются. А яркие раковины – это те, которыми люди дорожат. Они вызывают радость, потому что осмеливаются отражать свет в мрачном месте. – Тело Джозефины расслабилось. Она повернула руку так, что костяшки ее пальцев уперлись в мизинец Элиаса. – Я хочу жить яркой, наполненной жизнью.

Боль, прозвучавшая в ее голосе, заставила Элиаса вздрогнуть. Он понимал, что Джозефина выбирает свои радости, чтобы избавить других от боли. Она старалась отражать свет, когда мир окутывала тьма. Она не спала, и ей было больно. Она была яркой оболочкой, но пески печали погребали ее, давя своей массой.

Элиас утратил свой свет много лет назад. Он позволил мраку притупить его и с тех пор жил в его тени. Что он мог сделать, чтобы помочь Джозефине? Он не мог ни воскресить ее отца, ни разорвать помолвку с Себастьяном. Он даже не мог вызвать должного отклика.

– Ты скучаешь по маме? – спросила Джозефина. Она перевернулась на бок и изучала выражение лица Элиаса, ее губы разошлись, как распустившаяся роза. Откуда она узнала о смерти его матери? Должно быть, Себастьян рассказал ей. Этот парень не смог бы сохранить секрет, даже если бы от этого зависела его жизнь.

Элиас кивнул.

– Скучать по кому-то – это то же самое, что дышать, я полагаю. Это продолжается до самого конца. – Джозефина села и обняла свои ноги.

– Когда умер мой отец, я пообещала себе, что не рассыплюсь на куски. Мама не выглядела расстроенной, поэтому я делала вид, что мне не больно. Я обнаружила, что если я улыбаюсь и замечаю только хорошее, то забываю о плохом, по крайней мере, на короткое время. – Она прислонилась грязной щекой к коленям и вздохнула. – Что делает тебя счастливым?

– Книги, отдых на природе… – Элиас переместился к зарослям вереска. Он дотянулся до куста и сорвал цветок, затем протянул его Джозефине.

– Тебе нравятся желтые цветы? – Она сжала бутон в ладонях и захихикала, ухмылка исказила ее лицо, продемонстрировав белые зубы и изумрудные глаза.

– Роза, – сказал он, кивнув. – Она колючая и неброская…

– Как ты? – Джозефина погладила лепестки цветка. Она смотрела на цветок, а ветерок, проносящийся по долине, ерошил ее спутанные волосы.

– Смею заметить, что я не колючий, – со смехом сказал Элиас.

– Нет, я не это имела в виду. – Джозефина покраснела, как будто знала о тех случаях, когда Элиас игнорировал ее, когда хотел поцеловать, о взглядах, которые он украдкой бросал, прежде чем отвернуться. – Я имела в виду, что люди часто не замечают красоту вокруг себя, но их незаметность не определяет ценность вещи. Розе не нужны зрители, чтобы расти, как и людям. Мы не являемся теми, кто мы есть в глазах других.

От ее ответа по телу Элиаса пробежали мурашки. Считала ли она его красивым мужчиной, оставшимся незамеченным? Его сердце заколотилось при этой мысли, ведь она сидела рядом с ним, грязная и растрепанная. И почему-то она была прекраснее всего на свете.

Элиас провел пальцами по дерну. Он облокотился на локти и наблюдал за птицами, слетавшими с окрестных холмов.

– Когда я был ребенком, я тайком выбрался из покоев слуг и побежал так далеко, как только могли нести меня ноги. Я добежал до пастбища, заросшего вереском и камнями, – сказал он, его голос был едва громче шепота. – Я не хотел, чтобы меня кто-нибудь нашел, поэтому я заполз под куст и смотрел, как его цветы колышет ветерок. На мгновение я почувствовал себя в безопасности.

Джозефина улыбнулась.

– И по сей день вереск напоминает мне об этом чувстве, чувстве дома. Странно, как маленькая вещь может так много значить. – Элиас напрягся, когда она спрятала цветок за ухо.