Дорогами большой войны - [43]

— Приехали, — удовлетворенно сказал шофер, — сейчас я провожу вас к генералу.

Мы отправились в угол кошары, где светлела глинобитная пастушеская хибарка. Одна стена ее развалилась и была заложена кизяком. Из разбитого окна высовывалась дымящаяся труба железной времянки. Сквозь щели тонкой двери светилось пламя печки. Рядом с хибаркой, под соломенной крышей кошары, на зарядных ящиках сидели офицеры и сбоку расхаживал второй часовой. Один из офицеров, жестикулируя, негромко допрашивал толстого немца-танкиста.

Шофер вошел в хибарку, через минуту вышел и сказал мне и Васильеву:

— Генерал просит зайти.

Мы вошли. Генерал сидел на походном складном табурете, откинув на пол черную лохматую бурку и вытянув к печке худые руки. Он был узкоплеч, невысок и тонок. Красноватое пламя освещало его чисто выбритое, морщинистое смуглое лицо, клок седеющих волос над выпуклым лбом, серые с желтизной холодные и умные глаза. Китель его был полурасстегнут и обнажал край шелковой рубахи и узкую грудь.

На другом табурете, рядом с печкой, лежали обрывок измятой карты, стек с костяной ручкой и массивный серебряный портсигар. На подоконнике стояли походный телефон и недопитый стакан чаю.

Мы назвали себя. Генерал встал, протянул руку и коротко бросил:

— Селиванов.

Голос у него был глуховатый и хриплый, как у заядлых курильщиков или простуженных. Не садясь на табурет, очевидно, потому, что нам не на что было сесть, он щелкнул портсигаром, предложил нам папиросы, закурил сам и, прислонившись плечом к оконному косяку, стал расспрашивать нас о своем левом соседе и о подвозе фуража на станцию Микенскую. Вопросы он задавал быстро, ответы не слушал до конца, словно заранее знал, что ему скажут, и просто проверял себя. Во всей его небольшой сухощавой фигуре, в порывистых движениях, в насмешливо-иронических репликах, в прищуривании глаз обнаруживались острый ум, большая внутренняя сила, которая в любую секунду может проявить себя в чем-нибудь очень решительном и большом. Постепенно разговор перекинулся на действия конницы.

— Сейчас многие еще не понимают, — сердито сказал Селиванов, — что конница не таран, а разящий меч. Я не могу превращаться в поршень. Маневр предполагает движение, а у меня казаки все время дерутся в пешем строю.

Наш разговор был прерван приходом полкового комиссара Даровского — заместителя Селиванова по политической части. Это был пожилой кубанский казак, высокий блондин с орлиным носом. Не снимая бурки, под которой виднелась синяя черкеска, Даровский взволнованно сказал Селиванову:

— Алексей Гордеевич, кубанцы отошли от Нортона километров на тридцать. Весь наш правый фланг открыт. Гитлеровцы зажгли Нортон.

— Когда они отошли? — нахмурившись, спросил Селиванов.

— Два часа назад. Немцы бросили против них много танков.

— Откуда эти сведения?

— Только что я встретил нашу разведку.

Даровский устало сел на табурет, вытер рукавом черкески потный лоб и вопросительно посмотрел на генерала. Но Селиванов молчал, раскуривая папиросу.

— Ну что, будем отходить? — спросил Даровский.

— Куда отходить?

Даровский удивленно повел плечом.

— Как куда? У нас час времени, товарищ генерал. Если мы не отодвинем наши части назад, нас хлопнут так, что и очухаться не успеем.

Но Селиванов уже не слушал. Покрутив ручку телефона, он стал кричать в трубку:

— Панин? Правый сосед два часа назад… Что? Слышали? Знаете? Немедленно доложите об этом командующему… сейчас же… Что? Приказ об отходе? Никакого приказа не будет… И отхода не будет… Я сейчас еду к Горшкову. Поверну Горшкова фронтом направо. Как только получите ответ командующего, немедленно сообщите мне…

Подрагивая ногой, Селиванов слушал, что говорил Панин, и, перебив его, сердито закричал:

— Советуете отходить? Еще раз повторяю: сообщите командующему группой о моем решении оставаться на месте, несмотря на отход правого соседа. Понятно? От моего имени прикажите, чтобы полковник Лев к двадцати трем часам подбросил Горшкову снарядов.

Швырнув трубку и на ходу застегивая китель, Селиванов кинул Даровскому:

— Езжайте к Стрепухову и побудьте там до утра. Свяжитесь с Белошниченко. От Стрепухова возьмите взвод противотанковых ружей и направьте на бронетранспортерах к Горшкову. Я буду у Горшкова, обо всем сообщайте туда. Имейте в виду: центр боя завяжется на правом фланге. — Накинув шинель, надев набекрень черную кубанку с генеральской кокардой, Селиванов натянул светлые перчатки и взял хлыст. — Зоя! Машину! — крикнул он в дверь.

Вместе с шофером в хибарку вбежал чернобровый майор.

— Товарищ гвардии генерал-майор, разрешите доложить?

— Ну, что у вас?

— Два часа тому назад…

— Знаю, — перебил Селиванов. — Вечно опаздываете. Свернитесь и отправляйтесь на ферму. Здесь оставить только связистов.

— Когда прикажете уезжать?

— Приготовьтесь. Я сообщу от Горшкова.

— Есть! — майор козырнул, щелкнул шпорами и вышел из землянки.

— Поедете со мной? — спросил нас Селиванов.

Мы с Васильевым разделились. Он решил ехать с Даровским на левый фланг, а я поехал с Селивановым к Горшкову.

Ехали мы быстро. Зоя уверенно вел свой «штейер» среди бурунов. Покрытые снегом буруны розовели от дальнего зарева пожаров: это горело зажженное фашистами селение Нортон. Селиванов всю дорогу молчал и беспрерывно курил, — в автомобильном стекле отсвечивался тусклый огонек его папиросы.