Дорога во все ненастья. Брак - [19]

Наверное, оттого, я все-таки не удержался и схамил замминистру, уверенному в том, что он ближе к жизни, чем поэты.

Я просто спросил:

– Сколько, по-вашему, стоит батон хлеба в магазине?

– Э-э… – прозвучал задумчивый ответ, выдававший невероятную по напряженности, работу памяти…

Этот заместитель министра был, наверняка, не плохим человеком, а может, мне просто, по-обывательски, хочется, чтобы кто-нибудь в правительстве таким был, и вся его беда – да беда ли это для чиновника? – заключалась в том, что он думал, что народом легко управлять.

Но народом трудно управлять по двум причинам: в народе и глупых, и умных больше чем во власти.

Хотя бы – чисто арифметически.

И хоть кто-нибудь в народе из умных – умнее, чем правительство, а из глупых – глупее. Чтобы мы о правительстве не говорили, и чтобы правительство не думало о нас.

И дай нам обоим Бог мудрости, чтобы избежать крайностей.

…Впрочем, первое из вспомненного мною сейчас, произошло несколько позже, а второе – несколько раньше того, как я подумал о том, что в мире полно омерзительных вещей, и вид вчерашнего, глубокого застолья стоит в этом ряду явно не на последнем месте.

Впрочем, когда я посмотрел на Гришино лицо, я примерился с мятой скатертью.

Но только с ней.

Я, вообще-то не слишком восприимчив к мелочам – меня смущает хаос в целом.

Оставалось утешаться тем, что каждый день чреват завтрашним.

Хотя и это – слабое утешение.

По тому, как мои мысли прыгали по ступенькам, я без труда оценил выпитое вчера. Хорошо, что среди нас оказался человек разумный ко времени.

Ко времени неразумных итак было достаточно много – целых двое.

Я и Гриша.

А Петр, просто спросил:

– Похмелитесь?

– Нет, – твердо ответил я. Я ведь помнил слова Петра.

Как-то он мне рассказывал о том, как самоанализом дошел до того, что понял – кто склонен к алкоголизму:

«Напиться может каждый человек.

Но если человек не алкоголик, он на следующий день на выпивку он смотреть не может.

А алкоголику нужно опохмелиться».

Потому-то я и ответил Петру твердо.

И лишь потом добавил к своему ответу:

– А, что – есть?

– Отложил я вам пол бутылки, – Петр при этом вздохнул.

И я из солидарности вздохнут тоже.

За Григорием, в этот момент я не наблюдал, но, кажется, солидарный вздох раздался и с его стороны.

– Выпейте. Головы вам сейчас понадобятся ясные.

– Зачем? – поострил немного я, но в этот момент встретился глазами с Петром.

И понял, что пока мы с Гришей пили водку, что-то произошло.

– Говори, что случилось? – я присел на край стола, и он показался мне очень устойчивым.

Петр молчал. Наверное, он просто не знал с чего начать.

– Если не можешь придумать, что сказать – говори правду, – Григорий встал рядом со мной, а через несколько секунд мы в первый раз услышали слово «гепатит»…

И почувствовали то, как часто душа оказывается в шутах у судьбы…

…Мы решили, что ехать к Олесе – ее адрес был Григория в записной книжке – должен я, как самый молодой.

И, видимо, близкий ей по возрасту.

Правда, я немного поупирался, говоря, что съездить к девушке Василия можно и завтра.

Откладывать на завтра то, что нужно делать сегодня, может позволить себе только тот, кто не задумывается о том, что завтрашний день может принести свои собственные беды…

…Так и вышло, что оказался в ее доме, на ее, так сказать, территории и задумался о том, что могло свести эту совсем молодую девчонку, явно не из прибогемного кордебалета, с уже спивающим художником?..

Художник Григорий Керчин

Наверное, я не патриот, потому, что никогда не объединяю свои проблемы с проблемами страны.

И никогда не списываю одни, на счет других.

Спасали Ваську, и мне было плевать на то, что Россия пила всегда.

Еще по дороге из Калуги, я поделился этой мыслью с Петром.

– Конечно, – ответил он, – Тем более, что это не правда.

– …В тысяча девятьсот тринадцатом году, Россия не только делила с Исландией последнее место в Европе по количеству спиртного на душу населения, но еще и боролась с пьянством.

Пить россияне начали в конце пятидесятых, когда власть не знала, что делать: утопить страну в кризисах или в крови – и решила утопить кризисы в водке.

Объем производимой водки увеличился в восемь раз, а потом, чтобы оправдать это, интеллигенции была вброшена утка про то, что Россия пила всегда, – Петр говорил спокойно, словно читая лекцию в обществе «Знание», а я, поначалу, думал: «Откуда он все это знает?»

А потом – о том, почему всего этого, не знаю я сам?..

…С самого просыпанья мои мысли прыгали вразнобой, как овцы на зеленой лужайке, не задумываясь о том, что им откуда-нибудь может грозить опасность.

И само слово «гепатит» дошло до меня, словно судно со сломанным рулем, пробирающееся сквозь каменные гряды в туман.

Не в шторм, а именно в туман.

И судно под названием «гепатит» очень долго, почти неумело, подходило к причалу с именем Вася Никитин.

Но когда эти два явления на несчастный конец сошлись, хмель как ветром сдуло.

– Так, – проговорил я. Как будто, мне оставалось сказать что-нибудь другое.

Хотя другое было. Более важное, в данный момент.

И об этом, другом, сориентировавшись раньше меня, спросил Андрей:

– Что еще сказал врач?

– Сказал, что его девушке нужно сдать кровь на анализы, – ответил Петр: