Дорога во Францию - [37]

Наконец, 4-го утром мы пустились в путь по дороге, ведущей из Тионвиля в Мец, решив, если нужно будет, направиться в этот большой город, занятый в то время французами.

Как труден путь через массу лесочков, рассыпанных по всей этой местности! Бедная наша лошаденка изнемогала, так что около двух часов пополудни мы должны были выйти из экипажа в виду большого косогора, поднимавшегося между густыми кустарниками и полями хмеля; только уставшая госпожа Келлер оставалась в повозке.

Мы двигались медленно. Я вел лошадь под уздцы. Сестра шла рядом. Господин де Лоране, Марта и Жан следовали немного поодаль. На дороге, кроме нас, никого не было. Вдали, слева, слышались глухие выстрелы. Должно быть, шел бой под стенами Тионвиля.

Вдруг с правой стороны раздается выстрел. Лошадь, смертельно раненная, падает на оглобли и ломает их. В то же время слышатся восклицания:

– Наконец-то он нам попался!

– Да, это, несомненно, Жан Келлер!

– Заработали тысячу флоринов!

– Нет еще! – воскликнул Жан.

Снова выстрел. На этот раз стреляет Жан, и вслед за этим какой-то человек падает на землю рядом с нашей лошадью.

Все это произошло так быстро, что я не успел опомниться.

– Это Бухи! – крикнул мне Жан.

– Ну так «бухнем» их! – отвечал я.

Эти негодяи были в харчевне, где мы ночевали, и, обменявшись несколькими словами с хозяином, бросились следом за нами.

Но из троих теперь осталось только двое, отец и один сын; второй только что умер, пронзенный пулей в сердце.

Теперь силы сравнялись: двое против двоих; но борьба была непродолжительна: я в свою очередь выстрелил в сына и, к сожалению, только ранил этого негодяя. Тогда оба, видя свою неудачу, бросились в чащу налево от дороги и умчались во всю прыть.

Я хотел кинуться за ними, но Жан остановил меня. Может быть, он был не прав, что так поступил?

– Самое важное теперь поскорее перейти границу, – сказал он. – Вперед! Вперед!

За неимением лошади нам пришлось бросить повозку. Госпожа Келлер должна была выйти и опереться на руку сына.

Еще несколько часов – и наши паспорта потеряют силу!..

Так мы шли до ночи; ночевали под деревьями, питались остатками провизии. Наконец, на следующий день, 5 сентября, к вечеру перешли мы границу.

Да! Мы теперь шли по французской земле, но она была занята иностранными войсками!

Глава девятнадцатая

Итак, мы продвигались к концу долгого путешествия по неприятельской стране, к которому принудило нас объявление войны. Этот трудный путь во Францию мы совершили ценой страшного утомления, если не страшной опасности, так как, исключая двух-трех случаев, – между прочим, нападения Бухов, – ничто не угрожало нашей жизни и свободе.

Все вышесказанное относится также и к Жану с того момента, как мы встретились с ним в горах Тюрингии. Он цел, невредим и теперь ему остается только добраться до какого-нибудь нидерландского города, где он может в безопасности ожидать исхода событий.

Между тем граница кишела войсками. В этом районе, простирающемся до Аргонского леса, стояли австрийцы и пруссаки, так что тут мы были в такой же опасности, как в Потсдаме или Бранденбурге. После всех пережитых нами лишений и перенесенных трудов, будущее готовило нам еще большие затруднения.

Что поделаешь? Кажется, что уже доехал до места, на самом деле выходит, как будто сейчас только тронулся в путь.

В сущности, чтобы очутиться впереди неприятельских аванпостов и лагерей, нам оставалось сделать всего двадцать лье; но это прямым путем, – а с обходом городов больше!

Может быть, благоразумнее было вернуться во Францию через южную или северную Лотарингию? Но в нашем положении при отсутствии средств передвижения и без всякой надежды добыть их надо было два раза подумать, прежде чем решиться на такой большой крюк.

Проект этот обсуждался между Жаном, господином де Лоране и мною, и мы, взвесив все «за» и «против», по-моему, были вполне правы, отвергнув его.

Было восемь часов вечера, когда мы достигли границы. Перед нами потянулись огромные леса, проходить через которые ночью было бы небезопасно.

Мы ввиду этого остановились, чтобы отдохнуть до утра. Дождя не было на этих плоских возвышенностях, но было начало сентября и, следовательно, холод давал себя чувствовать.

Развести костер было бы слишком неосторожно со стороны беглецов, желающих проскользнуть незамеченными, так что мы приютились, как могли, под низкими ветвями бука. Разложили на коленях провизию, вынутую мной из повозки: хлеб; холодное мясо, сыр; к чистой ключевой воде прибавили несколько капель шнапса и подкрепились; затем, оставив господина де Лоране, Марту, госпожу Келлер и сестру отдыхать, мы с Жаном стали на стражу в десяти шагах от них.

Жан, поглощенный своими думами, некоторое время не говорил ни слова, и я не считал себя вправе нарушить его молчание, как вдруг он произнес:

– Выслушайте меня, милый Наталис, и никогда не забывайте того, что я вам сейчас скажу. Никому из нас не известно, что с нами может случиться, со мной в особенности. Я могу быть принужден бежать… так не нужно, чтобы моя мать покидала вас. Бедная женщина выбилась из сил, и, если мне придется расстаться с вами, я не хочу, чтобы она следовала за мной. Вы видите, в какое она пришла состояние, несмотря на всю свою энергию и отвагу. Я поручаю ее вам, Наталис, так же как и Марту, то есть все, что у меня есть самого дорогого в жизни!