Дорога во Францию - [19]

Да, конечно! Но этот брак, которого мы так желали, о котором я так мечтал… этот брак немца с француженкой, был ли он возможен теперь, когда между обоими государствами объявлена война?..

Правду сказать, я боялся задавать себе этот вопрос, важность которого сознавали все, но в данную минуту избегали говорить о нем. Все мы чувствовали на сердце давящую тяжесть. Что-то будет?.. Нельзя было ни предвидеть, ни предотвратить событий!

26 и 27 июня ничего нового не случилось. Войска продолжали проходить. Полиция, казалось, усилила наблюдение за домом госпожи Келлер. Несколько раз я повстречался с агентом Калькрейта, бросавшим на меня взгляды, за которые непременно получил бы пощечину, если бы я не боялся этим повредить нашему делу. Это наблюдение, – главным образом за моей особой – тревожило меня; я был как на иголках, и вся семья Келлер разделяла мое беспокойство.

Видно было, Что Марта часто плачет; а господин Жан, пытаясь скрыть свое горе, страдает еще больше. Я наблюдал за ним. Он становился все мрачнее, молчал в нашем присутствии и держался в стороне. При посещении дома господина де Лоране его как будто угнетала какая-то мысль, которую он не решался высказать.

28 июня вечером мы все сидели в гостиной господина де Лоране, где Жан просил нас всех собраться, имея в виду сообщить нам что-то не терпящее отлагательства.

Пробовали говорить о том, о сем, но разговор не клеился. По-видимому, над всеми тяготело томительное чувство, давившее нас со дня объявления войны.

В самом деле, это объявление проводило еще более резкую границу между обеими национальностями. В глубине души мы все понимали это, но тяжелее всех было Жану.

Наступил канун свадьбы, но никто не говорил о ней. Тем не менее, если не произойдет никаких перемен, Жан Келлер и Марта должны завтра отправиться в церковь, чтобы выйти оттуда мужем и женой. И обо всем этом ни слова!

Марта встала, подошла к Жану, стоявшему в углу комнаты, и взволнованным голосом спросила:

– Что случилось?

– Марта! – воскликнул Жан, – с отчаянием, проникшим мне прямо в сердце.

– Говорите, Жан, говорите, – продолжала Марта, – как бы тяжело ни было слушать то, что вы скажете, – говорите.

Жан поднял голову. Он чувствовал, что его уже поняли.

Сто лет проживу, никогда не забуду подробностей этой сцены!

Жан стоял перед невестой, держа ее руку в своей и, сделав над собой усилие, проговорил:

– Марта, пока между Германией и Францией не была объявлена война, я мог мечтать сделаться вашим мужем. Теперь же мое отечество готово вступить в борьбу с вашим, и отрывать вас от вашей родины, от вашей национальности… я не смею… не имею права!.. Потом пришлось бы всю жизнь каяться в этом!.. Вы понимаете меня… Я не могу…

Как не понять! Бедный Жан не находил слов… Но его и без слов понимали!

– Марта, – продолжал он, – нас будет разделять пролитая кровь, ваша родная, французская кровь!..

Госпожа Келлер выпрямилась в своем кресле и, опустив глаза, не смела взглянуть на сына. Легкое дрожание губ, судорожно сжатые пальцы-все указывало, как сильно она страдала.

Господин де Лоране опустил голову на руки. На глазах сестры моей блеснули слезы.

– Мои соотечественники, – снова заговорил Жан, – идут против Франции, против страны, которую я так люблю!.. И, кто знает, может быть, и я вскоре должен буду присоединиться…

Он не закончил. Его душили рыдания, сдерживаемые нечеловеческой силой воли, так как мужчине плакать не годится.

– Говорите, Жан, – сказала Марта, – говорите, пока я еще в состоянии вас слушать!

– Марта, – отвечал он, – вы знаете, как я люблю вас!.. Но вы француженка, и я не вправе требовать, чтобы вы изменили своей национальности, своему отечеству…

– Жан, – промолвила Марта, – я тоже люблю вас! И что бы ни случилось в будущем, чувства мои не изменятся! Я вас люблю и всегда буду любить!

– Марта, – воскликнул Жан, упав к ее ногам, – дорогая Марта! Слышать все это и не быть в состоянии сказать вам: «Да, завтра мы идем в церковь! Завтра вы будете моей женой, и ничто уже не может разлучить нас!» Нет! Это невозможно!..

– Жан, – обратился к нему господин де Лоране, – что кажется невозможным теперь…

– …станет возможным впоследствии! – воскликнул Жан. – Да, господин де Лоране! Эта отвратительная война кончится! Тогда я снова вернусь к вам, Марта, и могу с чистой совестью стать вашим мужем!.. Боже, как мне тяжело!..

И несчастный, поднявшись с колен, шатался так, что едва стоял на ногах.

Марта подошла к нему и голосом, исполненным нежности, произнесла:

– Жан, мне остается вам сказать одно: когда бы мы ни встретились, вы найдете меня такой же, как сегодня. Я понимаю чувство, заставляющее вас поступать таким образом. Да, я вижу: между нами в данную минуту – пропасть! Но, клянусь Богом, если я и не буду вашей женой, то никогда не выйду за другого. Никогда!

Госпожа Келлер в неудержимом порыве привлекла Марту в свои объятия.

– Марта, – сказала она, – поступок моего сына делает его еще более достойным тебя! Да… потом… не в этой стране, где я не хочу оставаться, а во Франции, мы увидимся! Ты воистину будешь моей дочерью, и если сын мой немец, то ты заставишь его простить мне это!