Дорога в Рим - [33]

— Сомкнуть ряды! — послышалась команда. — Передняя шеренга, сдвинуть щиты! Остальные — щиты вверх!

Едва не задевая друг друга плечами, легионеры привычно перестроились: порядок был многократно отработан и в упражнениях, и в бою. С металлическим звоном ударились друг в друга щиты, превращаясь в плотную стену, закрывающую каждого с макушки почти до щиколоток, так что из-за скутумов торчали лишь острые клинки мечей. Солдат в задних шеренгах защищал второй ряд щитов, поднятый над нижним.

Понтийские пехотинцы, которые тем временем приблизились на расстояние копейного броска, беспорядочно метнули дротики — воздух дрогнул от знакомого свистящего звука, и в следующий миг наконечники уже застучали по щитам в напрасной попытке их пробить. Никого не ранило, зато скутумы теперь щетинились застрявшими в них копьями — кое-кто из солдат тщетно пытался выдернуть древки, однако было поздно. Два войска наконец столкнулись.

Весь мир сузился для Ромула до нескольких фигур: дальше Петрония и ближайших легионеров ничего не существовало. Жилистый седой пельтаст лет сорока, с ромфайей и зазубренным клинком, налетел прямо на Ромула — мускулы на смуглых руках и ногах вздымались как канаты. Оскалившись, ветеран нацелил на Ромула овальный щит, стараясь сбить противника с ног. Уперев левую ногу в скутум, юноша легко выдержал удар — и еще успел презрительно усмехнуться: пельтаст вдвое легче, куда ему…

Однако тот знал, что делает.

Пока они, сцепившись, толкали друг друга щитами, пельтаст перекинул ромфайю поверх скутума, зацепил бронзовый шлем Ромула и легко рассек его надвое, ударив в макушку с такой силой, что у юноши перед глазами поплыли круги. Его зашатало, ноги подкосились. Злобно рыча, наемник налег на рукоять ромфайи, пытаясь отцепить ее от шлема, — к счастью, меч подался не сразу, и Ромул, в полуобмороке от боли, успел сообразить, что нельзя терять время: следующим ударом пельтаст вышибет из него мозги. Юноша инстинктивно упал на колени, утягивая ромфайю вниз, на свою сторону щита, чтобы выбить ее из руки противника. Тот прошипел ругательство — и Ромул понял, что уловка сработала.

Кроме того, теперь через просвет между двумя скутумами он мог дотянуться до незащищенных ног пельтаста — и, выбросив вперед гладиус, всадил его в сухожилие под левым коленом врага. Наемник, завопив, тут же выпустил меч, успевший отцепиться от шлема Ромула, и неловко рухнул на бок, отчаянно сжимая в руках щит. Вытащив кинжал, он нацелился было всадить его в правую руку юноши, однако тот успел уйти из-под удара. Голова кружилась, кровь стекала по лбу и заливала глаза, Ромул почти ничего не видел.

Скорченный на земле пельтаст снова взмахнул кинжалом, однако не дотянулся — клинок лишь бесцельно мелькнул в воздухе. Медлить было нельзя: через миг следующий понтиец займет место выбывшего. Вдохнув поглубже, Ромул поднялся на ноги, по-прежнему держа в руках меч и скутум, и пельтаст последним отчаянным движением попытался вонзить кинжал ему в голень.

Ромул, собравшись с силами, двинул по простертой руке тяжелой, подбитой гвоздями сандалией — прижатая к каменному выступу рука хрустнула, наемник с воплем выронил щит и кинжал, и Ромул, шагнув вперед, что было мочи всадил гладиус в горло врага. Вопль тут же стих, тело забилось в предсмертных судорогах, на скутум хлынула кровь.

Юноше хватило сил сразу же взглянуть вокруг. Он знал, что если и останется в живых — то лишь по чистому везению и прихоти богов: против умелого бойца ему, после такого удара в голову, уж точно не выстоять. К счастью, следующий пельтаст, перепрыгнув через труп, ринулся вперед так рьяно, что споткнулся и рухнул прямо к ногам Ромула — тому оставалось лишь всадить ему меч со спины в правый бок, между нижними ребрами. «Смертельный удар, — когда-то сказал ему Бренн. — Убивает вмиг. Даже если просто ранишь — враг не выживет, с рассеченной-то печенью. Крови потеряет столько, что смерти не заждется». Ромулу раньше не случалось опробовать прием на практике, и он вновь мысленно поблагодарил гиганта галла, научившего его боевой премудрости. Советы Бренна, не раз спасавшие Ромула в первые месяцы гладиаторских поединков, приносили бесценную пользу и сейчас.

— Шевелись, парень. — Голос Петрония дошел до него как сквозь туман. — Замечтаешься — прибьют.

— Что? — Ромул оглянулся.

Заметив рассеченный шлем и залитое кровью лицо юноши, Петроний побледнел.

— Сильно ранен?

— Не знаю, — выдавил из себя Ромул. — Башка трещит.

Петроний взглянул вокруг: с их участка враг слегка отхлынул и понтийцы с римлянами спешили вздохнуть свободно, прежде чем вновь ринуться в бой. Миг был самый подходящий, словно посланный богами.

— Быстро, — скомандовал Петроний. — Надо снять шлем. Все равно развалился.

Пока он, отстегнув ремень под Ромуловым подбородком, убирал побитые куски шлема и ощупывал рану, Ромул, стиснув зубы, старался не взвыть от боли.

— Ничего страшного, кожу посекло, — объявил наконец Петроний, разматывая пропотевший лоскут со своего запястья. Дважды туго обвив им голову Ромула, он закрепил концы. — Продержишься. А потом покажем лекарю.