Дорога в никуда - [29]

Робер подумал, что к цепи, которая сковывает его, прибавится еще одно звено. В субботу он приедет в Леоньян в качестве жениха Розы, его выставят для всеобщего обозрения.

Роза уже стояла на площадке трамвая. Свет от фонаря падал на объявление налогового управления. Робер помахал рукой, а Роза до первого поворота глядела на своего жениха. Потом она вошла в вагон и, сев на скамью, вся отдалась радостным мечтам.

Она и с закрытыми глазами чувствовала, что уже близки поля и деревни. В городскую духоту вливался запах смоковниц и хлева. И в то время как она все дальше уходила в мир деревенской тишины и прохлады, Робер брел вялой походкой к центру душного города мимо накалившихся за день каменных стен. Иногда из сада разливался по улице сильный запах цветущих лип. Окна в домах были распахнуты настежь, и в этих черных прямоугольниках бледными пятнами выступали человеческие лица.

Пройти в свою комнату, не простившись по заведенному порядку с матерью, было невозможно. Леони Костадо утверждала, что ей не уснуть, пока сыновья не возвратятся домой и она не поцелует своих мальчиков. Впрочем, в тот вечер Робер вернулся домой в начале десятого и был уверен, что мать сидит в потемках у открытого окна. Он боялся разговора с ней и все же хотел этого разговора, словно ждал от нее какой-то помощи. А вдруг то, что кажется ему немыслимым, станет возможным. Ведь сколько раз при самых запутанных обстоятельствах он слышал, как мать говорила: «Мы найдем выход».

Действительно, она всегда находила выход, и Робер все еще смотрел на мать так же, как в детские годы: никакой непоправимой беды с ним не случится, пока мама возле него.

Однако ж она как будто смирилась с мыслью о его женитьбе на Розе и уже не выставляла никаких возражений. Робер заметил только, что она все оттягивает день свадьбы. Да ведь и Роза не торопила его — из-за конкурсных экзаменов, которые он должен был держать перед стажировкой… Поднимаясь по лестнице, он старался отогнать от себя подлые мыслишки. Нет, Роза будет его женой. И вновь вставал перед ним прежний ее образ — образ изящной девушки, с которой он танцевал на балах в прошлом году, и стиралось, уходило куда-то в темноту воспоминание о худенькой, усталой продавщице, дурно одетой, совсем не холеной и лишенной материнского надзора.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Леони Костадо сидела не у раскрытого окна, как полагал ее сын, а за письменным столом, на котором горела низкая лампа. Все окна и двери были заперты из-за москитов. На ночном столике, как всегда, стоял букет лаванды, распространявший одурманивающий запах. Старуха мать, не глядя на сына, подставила ему лоб для поцелуя.

— Вот смету рассматриваю на ремонт по улице Гург, — сказала она.

Она всегда обозначала свои доходные дома по названиям улиц, на которых они находились; говорила, например:

«Скоро надо будет новую крышу поставить на бульваре Мартиник. А на набережной Палюдат сточный желоб придется сменить».

— Ну, бедные мои дети, не везет вам в этом году, как раз когда вы вступаете во владение имуществом. Пожалуй, еще попросите у меня денег на текущие расходы. Да… — задумчиво добавила она. — А где мне их взять, из каких капиталов?

Робер ничего не ответил. Но мать догадывалась, что ее слова находят отклик в этом малодушном существе. Она чувствовала, что он разочарован, колеблется, но еще не определила, какой тактики ей следует держаться. Легче всего ограничиться оттяжками. Так-то оно так, но ведь с каждым днем он увязает все больше. И все же она решила не начинать прямого наступления, пока не будет назначен день свадьбы. Однако чуть ли не каждой своей фразой она почти бессознательно вела на сына атаку. Робер смотрел, как в кругу света, падавшего из-под абажура, темной глыбой вырисовывается грузная фигура матери, угол письменного стола и спинка резного кресла. И тогда в этом безвольном человеке заговорило сердце и повлекло его к некоему хрупкому существу, которое в эту минуту было уже в четырех километрах от города и, закрыв глаза, подставляло лицо первым дуновениям ветра, напоенного запахом вереска и сосновой смолы.

* * *

Трамвай остановился; Роза вышла, сказав кондуктору:

— До свидания, до завтра.

Он ответил:

— Нет, завтра утром я не работаю. Моему сменщику черед заступать.

В детстве он, вероятно, был худосочным, золотушным ребенком и до сих пор выглядел болезненным мальчиком, хотя на руке у него уже было толстое обручальное кольцо. Роза пожелала ему спокойной ночи и пошла вдоль ограды темного парка. Ей хотелось погладить рукой ветки, перекинувшиеся через низкую изгородь, оплетенную вьюнком. Лучше, чем люди, они знали о ее любви, вернее, были к ней ближе, были сопричастны к тайному миру ее радостей, окутывали его шорохом своей листвы. Они и знать не знали, что Роза Револю бедна, плохо одета, плохо причесана и даже не очень хорошо умыта, так как она встает еще до рассвета, одевается наспех при свече и никто ей не приносит кувшин горячей воды. Деревья протягивали над головой исхудалой продавщицы те же зеленые опахала, под которыми когда-то проходила юная свеженькая девушка в летних светлых платьицах, похожих на венчики цветов.