Дорога в небо - [78]

— Здесь ты, видно, до идеала не дотянул, — оценил молчание Сил'ан.

Хин уткнулся лбом ему в плечо, полной грудью вдыхая едва уловимый чистый, холодный аромат льда и студёной воды.

— Я слишком занят собой, — признал он без раскаяния.

— Как её имя?

— Мезея[42] …

— Летням не выговорить, — подметил Келеф.

— Да. Они кличут Мезрой.

— Ужас. Испортили имя, — он только теперь задумался о значении. — Сам выбрал или почувствовал?

— А ты как думаешь?

— Не переживай особенно, — на этот раз гораздо искренней, чем в начале прошлого дня. — Младшую дочь Основателя звали Мидаирэ.[43] И она оказалась самой преданной из трёх.

Сил'ан отвечал со всё большими паузами и всё медленнее, пока, наконец, не высвободился из рук, чтобы уютно свиться кольцами и задремать, пригревшись в солнечных лучах.

Хин сидел рядом, смотрел вниз, но не видел ни поля, ни людей. Он вспомнил свой сон этой ночью. Келеф стоял на берегу странного, небывало огромного озера, демонически красивый, улыбался недобро и задумчиво. Всё равно что мудрый дракон, читающий письмена на водной глади. И волосы его лежали словно роскошный гребень, покровом ночи льнули к лунной бледности кожи. Благородное, древнее создание вышло из холодных глубин и в них погрузится без вскрика ли, шороха, плеска — в глубь мёртвой реки времени, текущей в прошлое. Ласково смотрят глаза, воды реки забвения тянут из них тепло. Яркий оранжевый взор постепенно гаснет. Так гаснет заходящее Солнце. Тонко, удивлённо выгибаются изящные строгие брови. Мудрый Океан знает все ответы, но тот, который ветер пишет сейчас на воде — безрадостен.

Глава XVI

Дождь закончился. Проснувшись ни свет, ни заря, Хин увидел, как по луговине важно расхаживает птица, величиною с дом. Осёдланная, грозная и нетерпеливая. Должно быть, Келеф разыскал её ночью, пока человек спал, тогда же и подготовил к перелёту: к седлу было приторочено такое множество пухлых мешков, что заднее сидение почти скрылось за ними.

Сам Сил'ан — лёгок на помине — появился в комнате, откуда ни возьмись:

— Проснулся? — оценил он. — Быстро к реке. Перекусишь, когда наберём высоту. И оденься как можно теплее.

«А может я лучше на карете?» — захотелось спросить Хину. Что ни говори, но при взгляде на огромную птицу, да ещё при слове «высота» (чего, как не птичьего полёта?) ему сделалось не по себе. Воображение оказывало дурную услугу.

Всё же он поднялся, ни словом не обмолвившись о своих страхах.

— Не вздумай есть! — строго повторил Келеф, так словно это было в самом деле важно.

— Хорошо-хорошо, — заверил Хин. От волнения — не очень-то и хотелось. — К чему такая спешка?

— Полетим кружным путём, — в своей манере объяснил Сил'ан.

Говорил бы уж: «Сам увидишь».

При ближнем рассмотрении мешки оказались не вполне мешками: скользкая чёрная упаковка без единого шва маслянисто блестела. Хин решил не касаться её. Вообще, он нарочно приглядывался к деталям, чтобы не хвататься судорожно за лавку при каждом движении злобной махины. А стоять спокойно она, похоже, попросту не умела.

Келеф наклонился над перегородкой, прежде чем занять своё место, показал, куда ставить ноги, чтобы включилась ментальная система, защищавшая оруженосца от перегрузок и выпадения из седла. Закрепил ремни дополнительной механической страховки, накрыл шкурой:

— Взлёт может быть неприятным, но я постараюсь осторожно.

Хин рассмеялся, изумлённый редкой заботой:

— Ничего не рассыплюсь, — и спросил, чтобы отвлечься. — А почему два места? Ты ведь летел сюда один.

Сил'ан сделал недоумённый жест, уже отворачиваясь:

— Боевое седло. Не успел ещё поменять.

Расстроенный паук забрался на чердак. Твари сопровождали птицу, пока могли, потом сделали прощальный вираж и полетели назад. Хин не мог оценить их стараний — глядеть по сторонам и, тем более, вниз ему поначалу совсем не хотелось. Поев, однако, он повеселел, привык к ветру — тёплая шкура пришлась весьма кстати — и редким взмахам огромных крыльев. Слева как раз восходило Солнце.

Над террасами,[*] нарезавшими небо ломтями, стлались туманы, спускаясь с холодных горных вершин. Птица поднималась всё выше, шум стих и ветер вдруг перестал донимать — словно над седлом возник невидимый защитный купол — и вот уже облака остались внизу. Лишь кое-где из холодного белого клубящегося моря поднимались чёрные острова. Их ледяные украшения ловили солнечные лучи и порою сияли так, что больно было смотреть. Птица взяла совсем близко к одной из вершин. Хин зажмурился — ему показалось, в следующий миг произойдёт неминуемое столкновение — но, не ощутив ни удара, ни боли, осторожно открыл глаза. Мелькнула чёрная хвоя, опушённая инеем, так близко, что, умей человек реагировать в сотые доли секунды, он мог бы протянуть руку и коснуться ветки. Правитель наклонился к креслу пилота:

— Ты отлично ей управляешь, — трудно было удержаться от похвалы.

Поля иззелена-жёлтой травы проносились под крылом, темнели широкие ленты рек. А в самых изумительных краях птица, словно угадывая мысли гостя, заходила на посадку. Оглядываясь, Хин понимал: нет, не нужно было идти к краю мира, чтобы поглядеть на чудо, и не за облаками вовсе раскидывались сказочные земли. Он смотрел, как призрачными куполами медуз взмывали в красное закатное небо сети, бросаемые рыбаками с плоскодонок, рельефно-чёрных. Как гордые белые птицы скользили по рассветной глади, оставляя за собой широкий расходящийся шлейф. Узкое русло мутной и тёплой реки вилось меж огромных, поросших лесом холмов. А воды высокогорного озера были так чисты, что виднелись мельчайшие песчинки, устилавшие дно, и лес, волей неведомых сил канувший в подводное царство. Источники бурлили зелёной лавой, а чаши гладких известняковых потёков, всегда влажных на вид, полнились светло-голубым нектаром. Многообразие ликов воды изумляло не меньше, чем ликов земли или небес. И ночами Хин больше не видел ужасов — лишь фонари рыбаков, словно светлячки, реяли над ночной водой. Покой овевал его и порою он думал, что счастлив был бы такой нехитрой жизни: и почему Дэсмэр назначила ему родиться уаном в Лете, а не простым рыбаком в Весне?