Дорога в небо - [65]

— Я думал, ты уснул, — пошутил Нэрэи во время следующего антракта.

Многие места опустели — весены бродили по дорожкам, любовались портретами. Меж теми, кто остался, завязывались обсуждения. Голоса волновались вокруг, а Хин не чувствовал привычной тревоги, только блаженство: он впервые за весь день отогрелся в тёплом удобном кресле. Покой, восхищение и довольство слышались в интонациях людей. Быть может, и это умиротворяло. Верилось, что каждый из собравшихся в зале прикоснулся к счастью, и теперь пытался осмыслить: как, почему… «А важно ли?» — лениво думалось правителю.

Нэрэи, недовольный безразличием к своей персоне, поднялся и степенно уплыл прочь. Возвратился незадолго до третьего звонка — на сцену как раз выкатывали рояль.

— Ой, что сейчас будет, — прозвучало то ли с мрачной насмешкой, то ли, напротив, с торжеством.

— Что? — насторожился Хин.

Сил'ан обрадовался вопросу, но напустил важный вид:

— Смотри — и увидишь, — нравоучительным тоном велел он, как вдруг заломил руки: — О, Альвеомир! Борец за равенство между неравными!

Одезри опешил. Пожилая пара весенов, сидевшая впереди, обернулась, с долей нерешительности перевела взгляд с Нэрэи на Хина и обратно. Сил'ан спокойно поинтересовался у правителя:

— Зачем же так кричать?

Зазвенел колокольчик. Супруги отвернулись, наградив Одезри дружным презрительно-раздражённым взглядом.

— Сам не понимаю, почему мне так скучно, — тихим, доверительным шёпотом созналось нахальное существо.

Пока Хин пытался хоть немного урезонить его строгим взглядом, в зале что-то случилось. Зашуршали одежды, весены, лишь недавно вернувшиеся, встали с мест и потянулись к выходам. Немногие, оставшиеся сидеть, оглядывались по сторонам и, похоже, сами не понимая, что их держит, раздумывали, не слиться ли с возмущённой толпой. Правитель напрягся, он искал, но не видел причин для бегства. На сцене дирижёр и оркестранты ждали тишины; солист за роялем — весен в чёрном с серебром платье — очень вдумчиво смотрел на ряды осиротевших кресел.

— Удивительно, что хоть кто-то остался, — скептически заметил Нэрэи, когда двери с чуть слышным стуком сомкнулись за спинами последних из гордо ушедших.

— А в чём дело?

Хин напрасно пытался скрыть глубину недоумения. Сил'ан хмыкнул:

— Ты счастливец, о, свирепый летень, раз не понимаешь. Здесь же собрались ценители искусства. И они в восторге, когда для них играет один из нас. Конечно, это справедливо, ведь чудесно играет. Но они не намерены слушать «какого-то человека» — не модно. Он прекрасный пианист? Подумаешь! Кому это важно, кроме Альвеомира?

После концерта музыканты собрались в комнате за сценой. Некоторые из них убирали инструменты в футляры, собираясь уходить. Остальные толпились у двери на лестницу и что-то горячо обсуждали. Солиста Хин среди них не заметил, но он плохо различал весенов — многие из них казались ему на одно лицо.

Нэрэи нисколько не интересовало человечье собрание. Он устремился к другой двери за парчовыми занавесями, но так её и не открыл.

— Лучше переждать, — пробормотал он в ответ на вопросительный взгляд Хина.

То ли дверь не притворили плотно, то ли комнаты разделяла не стена, а всего лишь ширма, но, подойдя ближе, правитель сам услышал за драпировками медленный девичий голос, колкий и пронзительно высокий, словно колокольчики звенели:

— … но я не люблю рояль, — звучало на морите, — а он глубоко и полно раскрыл замысел композитора. Так почему нет?

— А ты не видел? — ответил куда более подвижный бас, в нём проступал пенный шум набегающих волн.

— Видел. Именно оттого, — «девушка» тщательно и долго выговаривала каждое слово, — у них нет своего искусства. Дессэнтайры приносят готовые шедевры, подслушанные в другом мире. Они хороши, весены исполняют их, мы тоже. Но у нас есть и своя музыка, а люди забывают, что всё, принятое ими за образец, однажды написал человек. Видно, ему дали шанс, а не отвернулись заведомо.

Собеседник усмехнулся:

— Я очень люблю тебя, Альвеомир, — сказал он искренне, — но я знаю, что если подобрать голодного айрида, обогреть, накормить, он не нападёт на благодетеля. И в этом основополагающая разница между айридом и человеком. Люди поймут лишь тогда, когда будут готовы. И если сейчас этот милый весен отвержен, стоит задуматься, не в том ли причина его поведения и образа мыслей, столь честного и приятного нам? Возможно, он не среди тех, кто показал сегодня спины, лишь потому, что они не принимают его. И все его усилия — чтобы они распахнули объятия. Он может сам не понимать, но подумай, кто из людей хочет быть изгоем? Человек — стадное существо. Этот милый юноша сейчас борется с нами против них, а потом с ними повернётся к нам спиной. Бывает и хуже: начинают в недавних союзниках видеть противников, сами верят в это. И вот тот, кто вмешался и помог, становится врагом. Ты этого не боишься, но подумай о своей семье. Люди переменчивы и, метнувшись в одну крайность, качнутся и в другую. Сейчас они раболепно обожают нас. Мы требуем этого? Отнюдь. Но я не удивлюсь, если однажды они заклеймят нас как угнетателей, а поколение или пару спустя будут униженно вымаливать прощение. Толпа истерична. Люди, как народ, истеричны — об этом свидетельствует вся их история. Именно поэтому, друг мой, мы должны быть осторожны, взаимодействуя с ними. Особенно в наших благодеяниях.