Дорога в небо - [13]

Кое-где, прячась от Солнца под навесами из шкур, скучали трое или четверо мужчин. Местные не обращали на них внимания, но стоило чужеземцам показаться на площади, как мужчины оживлялись: один принимался дудеть без остановки, не чувствуя меры, другой вытряхивал из мешка полудохлую змею, приводил её в себя парой ударов по подбородку, и та, к восторгу щедрых зрителей, поднималась на хвосте и начинала слегка покачиваться. Ей удавалось, на взгляд Хина, невозможное: двигаться в такт музыке, лишённой и подобия ритма. А вой и визг дудочек, грохот барабанов неслись отовсюду: всякое увеселение на площади летни сопровождали музыкой, но каждый музыкант играл своё. «Чем громче, тем лучше», — могло стать их девизом.

Тут же делали татуировки и принимали ставки на драку подростков. Хин видел это развлечение не один раз: его участники не менялись. Торговцы совали в лицо прохожим вонючий товар: сушёные уши, лапы, зубы, языки, глаза и внутренности монстров. Гости изредка покупали здесь чучела или шкуры. Но это был ещё не бедлам. Хин знал, что к вечеру станет гораздо хуже: по всей площади разведут костры, терпкий дым смешается с запахами жира, специй и, конечно же, пота и пыли. Летни, мокрые от жары, примутся все как один набивать животы, бросая объедки себе же под ноги. Потому-то Хин всегда и старался убраться из Онни до вечера, что не желал застать это пиршество.

Хозяин одного из домов, фасадом выходивших на площадь, сообразил, как извлечь из малоприятного обстоятельства выгоду. Он открывал своё заведение ранним утром и закрывал как раз перед началом вечернего разгулья. Слуг не держал, всю еду, какую подавал на стол, готовил вместе с женой и дочерью. Пища выходила дешёвая и простая, и время от времени подгорала, но двумя блюдами дом славился: мясным бульоном и холодцом. Хин заходил сюда всякий раз, как бывал в Городе, и харчевник, жизнерадостный, упитанный мужчина средних лет, при нём за свои слова не опасался. Он вообще любил поболтать и только один секрет хранил свято, да и тот кулинарный: способ охлаждения.

Дом встретил правителя весёлой, вполне мелодичной музыкой. Какая-то сонная зеленоволосая девица — по всему видать из соседней зоны Олли — привычно бряцала на расстроенном кутуре,[10] но даже при таком усердии слушать её было приятней, чем какофонию снаружи. Лучи света, сочившиеся через окна-щели под потолком, выхватывали из полутьмы клубы пыли, лениво танцевавшие в воздухе, три стола, за одним из которых сидел сам хозяин. За другим — двое летней из Умэй, судя по ошарашенному выражению их лиц, случайно отыскавшие этот уголок покоя и уже порядочно потрёпанные как самим Городом, так и, в особенности, центральной площадью.

— Процветаем, — негромко, но важно сообщил харчевник Хину, кивнув на гостей в углу, рассеянно ковырявшихся в пище. И, вспомнив о вежливости, прибавил: — Ясный день.

— Ясный, — ответил уан, присаживаясь рядом.

Зеленоволосая девица, очнувшись от грёз, расслышала дребезжание инструмента и взялась подкручивать колки. Приятная музыка стихла; визг, грохот и гудение голосов на площади вмиг сделались слышней. Даже хозяин поморщился, но тут же расплылся в довольной улыбке:

— Эк неуютно, — сказал он. — Хорошо что взял эту… музыкантшу.

— Она откуда? — приглушённо поинтересовался Хин.

— Кто его знает, — сделал недоумённый жест харчевник. — Что из Олли — это видно, а там… Да как будто я там какие места знаю.

Девица поправила тунику, всё сползавшую с груди, и начала выводить певучий минорный мотив.

— Хорошо играет? — осведомился хозяин тем тоном, каким просят знатока оценить купленную диковинку.

— Хорошо, — решил Хин.

Девушка оказалась ему чем-то симпатична, может быть тем, как по-детски недовольно сводила брови, слушая то музыку, то свои сны. Сердитое выражение, похоже, было для неё вполне обычным.

Харчевник просиял.

— Процветаем, — повторил он довольно, затем, кряхтя, выбрался из-за стола и уточнил, как делал всегда: — Вам, стало быть, на этот раз бульон?

— И поруби мяса.

— О, — обрадовано протянул хозяин, — другое дело. Хорошему человеку надо хорошо кушать.

Он ушёл на кухню. Гости за дальним столом о чём-то негромко, но горячо спорили. Девица завела плясовую. Удалая мелодия странно подействовала на Хина: было в ней что-то похожее на развесёлую песню лятхов. Казалось, вот-вот раскроет клюв и заголосит, покачиваясь, Ре…

— А вот и обед! — бодро провозгласил харчевник, ставя на стол две миски. Хин невразумительно хмыкнул, а летень, не заметив перемены в его настроении, присел рядом. — За вашим знакомым я уже послал, — радуясь собственной предупредительности, сообщил он.

Правитель озадаченно нахмурился:

— Каким знакомым?

— Ну, — хозяин даже слегка растерялся, — светловолосый такой, как мы… Даже ещё светлее будет. Кудри тоже, грива — во! — до пояса. Приметный очень. Роста вроде обычного, а наружности… ну, такой, знаете… не нашей. Приметный очень, — повторил он, сбившись, и, поймав мысль, продолжил: — Приходит ко мне и так уверенно про вас спрашивает. Ну… я ему, ясное дело, сразу не говорю. Я его, значит, прежде спрашиваю: а чего вы, мил господин, его ищете? Знакомый что ли? Он и: да, — говорит, — знакомый.