Дорога в космос - [10]

— Техник не может не знать физики, — говорил он нам, — земной шар вращается по законам физики.

Москвин организовал физический кружок, участники которого выступали с докладами. Были доклады о законах Ньютона, о механике, о достижениях в электричестве. Мне Николай Иванович поручил сделать сообщение по работе русского учёного Лебедева о световом давлении. Доклад кружковцам понравился. И тогда я взялся за другую тему — «К. Э. Циолковский и его учение о ракетных двигателях и межпланетных путешествиях». Для этого мне пришлось прочесть и сборник научно-фантастических произведений Константина Эдуардовича, и все книги, связанные с этим вопросом, имевшиеся в библиотеке.

Циолковский перевернул мне всю душу. Это было посильнее и Жюля Верна, и Герберта Уэллса, и других научных фантастов. Все сказанное учёным подтверждалось наукой и его собственными опытами. К. Э. Циолковский писал, что за эрой самолётов винтовых придёт эра самолётов реактивных. И они уже летали в нашем небе. К. Э. Циолковский писал о ракетах, и они уже бороздили стратосферу. Словом, все предвиденное гением К. Э. Циолковского сбывалось. Должна была свершиться и его мечта о полёте человека в космические просторы. Свой доклад я закончил словами Константина Эдуардовича: «Человечество не останется вечно на Земле, но, в погоне за светом и пространством, сначала робко проникнет за пределы атмосферы, а затем завоюет себе все околосолнечное пространство».

Прочёл и почувствовал, как сердце моё дрогнуло и забилось сильнее.

Все члены нашего кружка были поражены силой и глубиной мысли учёного. На эту фразу, похожую на формулу, обращал моё внимание ещё Лев Михайлович Беспалов в гжатской средней школе. Но тогда я не понимал её значения так, как понял теперь. И может быть, именно с этого дня у меня появилась новая болезнь, которой нет названия в медицине, — неудержимая тяга в космос. Чувство это было неясное, неосознанное, но оно уже жило во мне, тревожило, не давало покоя.

Я СТАНОВЛЮСЬ ЛЁТЧИКОМ

Занятия в техникуме шли своим чередом. Но стоило услышать гул пролетающего самолёта, встретить лётчика на улице, и как-то сразу на душе становилось теплее. Это была всё та же, ещё не осознанная тяга в воздух. Я знал, что в Саратове есть аэроклуб. Среди ребят о нём шла добрая слава. Но, чтобы поступить туда, надо было иметь среднее образование. Чувство, обуревавшее меня, волновало также и Виктора Порохню и Женю Стешина — тоже студентов нашего техникума. Как-то прибегает Виктор и возбуждённо кричит:

— Ребята, отличная новость! В аэроклуб принимают четверокурсников техникумов…

В тот же вечер втроём мы отправились в аэроклуб. Мы подали заявления, прошли все комиссии и начали заниматься. Сначала теория полёта, знакомство с устройством самолёта и авиационного двигателя. На первых порах нас даже разочаровали эти скучные занятия. Думалось, сразу попадём на аэродром, станем летать. А тут все те же классы, задачи у доски да учебники. Дорога на аэродром, к самолётам, оказалась куда длиннее, чем мы представляли себе.

Очень напряжёнными для нас были первые месяцы 1955 года. Приходилось работать в две тяги: днём занимались в техникуме, а вечером — в аэроклубе. А тут ещё подоспела защита дипломных проектов — надо было подбивать итоги четырёхлетнего обучения в техникуме. Мне досталась довольно сложная тема — разработка литейного цеха крупносерииного производства на девять тысяч тонн литья в год. Кроме того, я должен был разработать технологию изготовления деталей и методику производственного обучения в ремесленном училище по изготовлению этих деталей.

Дипломная работа требовала множества чертежей. И я не раз добрым словом помянул старенького люберецкого преподавателя, привившего мне вкус к черчению. Материалы, необходимые для диплома, я брал в библиотеке техникума и в техническом отделе городского книгохранилища. Опыт, хотя и небольшой, приобретённый ранее в ремесленном училище, на Люберецком заводе и во время стажировок в Москве и Ленинграде, пришёлся кстати. Постепенно дипломный проект приобретал нужные очертания, пополнялся всё новыми и новыми соображениями.

Работая над дипломом, я старался не пропускать занятий в аэроклубе. Там мы тоже уже заканчивали изучение теории, сдавали экзамены. Уставали смертельно и, едва добравшись до коек, засыпали моментально, без сновидений. Очень хотелось поскорее начать учебные полёты. Ведь я до сих пор ни разу, даже в качестве пассажира, не поднимался в воздух. А вдруг забоюсь, закружится голова или станет тошнить? Ведь старшие товарищи рассказывали всякое о полётах…

Но прежде чем начать учебные полёты, полагалось совершить хотя бы один прыжок с парашютом.

— Посмотрим, смелые ли вы ребята, — с лукавой усмешкой говорил наш лётчик-инструктор Дмитрий Павлович Мартьянов.

Это был молодой, постарше меня на несколько лет, плотно сбитый, невысокого роста человек. В аэроклуб он прибыл из истребительного полка, рассказывал нам, что окончил Борисоглебское училище военных лётчиков, и очень гордился тем, что в своё время там учился Валерий Чкалов. Прослужив некоторое время в войсках, он демобилизовался и стал работать инструктором аэроклуба. После службы в армии он мог поступить в какой-нибудь институт, стать инженером или агрономом, но пошёл в аэроклуб.