Дорога в Багдад - [53]

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ Сын проститутки

Мамаша, вы обещали мне рассказать, от куда  взялся, — нежным голосом произнес Бен, прерывая молчанье, — уже два года, как обещали. Ну-ка, начните-ка, да не беспокойтесь. Я буду таить это не хуже вашего!

Старуха содрогнулась и устремила на сына, испуганные глаза.

— Нет, мамаша! — ответил сын, прочтя в них что-то, известное им одним. — Уж коли я сказал не буду — значит не буду.. Вы можете не называть эту собаку, я не стану разыскивать его, если это вам неугодно!

— Ладно, — тихо прошептала та, что называлась в молодости Булкой-Луизой. — Я расскажу тебе все, как оно есть, если .только это малость облегчит твою душу, Бен. Что из того, что твоей матери лучше лизать языком горячую сковороду, чем рассказывать тебе это. Сиди, сиди!

С этими словами она удержала сына за рукав, вытерла языком губы, отвела лицо в сторону и начала самый странный рассказ какой когда-либо доводилось слышать сыну от матери.

— Я жила, сын мой, у отца, на ферме, возле маленького городка, который лучше будет не называть, и должна была повенчаться с одним молодым человеком, носившим твое имя, когда за три дня до нашей свадьбы, отец должен был покинуть, ферму, чтоб не быть из нее выгнанным. Случилось это потому, что он проголосовал на выборах не за нашего лендлорда, а его приказчик, упаси тебя боже встретить когда-нибудь этого человека, вспомнил все старые долги моего отца, погашенные и непогашенные, да так, что отцу не осталось времени даже охнуть. Сильный человек с карандашом в ручках всегда сделает по-своему, Бен, на этом я на другом свете, будь это лендлорд или сам бог. Свадьба расстроилась, вещи выносили за ворота, соседи дали повозку, ехать было некуда, и мать моя от страха готова была бежать и умолять приказчика об отсрочке, как вдруг прибегает из замка, запыхавшись, ключница и говорит, что будто бы леди очень расстроена жестокостью своего мужа и, чтобы как-нибудь нам помочь, хочет взять меня в замок в услужение, Как и есть, хоть в одном переднике. Мать и отец, посоветовавшись, решили, что лучшего, для меня будущего сейчас и придумать нельзя, сняли с повозки мой узелок, благословили до лучшего дня и оправили с кастеляншей. Леди приняла меня с. лаской, мне отвели комнату, дали хорошую еду и одежду, итак я стала жить в замке, обучаясь домашней  службе, штопке и шитью, прислуживая за столом и набивая Лорду трубку. Разговаривали они между собою редко и все больше о своем сыне, который, должно быть, был очень болен, так как миледи, говоря о нам, понижала  голос и вытирала слезы, а лорд колотил палкой по полу. Когда сын приехал, я очень удивилась, почему они горевали, так как это был молодой человек моих лет, красивый собой и здоровый, как лошадь. Ел и пил за двоих, ходил на охоту, свистел песни, стрелял, играл на биллиарде, гонял собак и посматривал на всех девушек. Мне он сильно не понравился, да и никому из нашей девичьей, не нравились его привычки, но конечно нас об этом он не спрашивал, Бен.

— Мама, — разочарованно вздохнул акробат,— только-то и всего? Я думал, будет покрепче. Глупая история с лендлордом и обольщенной девушкой! Когда я ее слышу, я виню наших девушек. Ни одна из них не сумела всадить этим гадинам нож в сердце, а только и делали, что обольщались.

— Слушай-ка до конца, — сурово прервала старуха. — Может, оно и вышло бы так, как ты говоришь, хоть я и люблю свою жениха без памяти, но в этой истории есть заковыка, Бен. Говорю тебе, есть заковыка. Молчи, Парень, уж коли я начала рассказывать. Однажды к вечеру сын лорда был застигнут дождем в охотничьем павильоне, и миледи крикнула мне, чтоб я снесла ему плащ и зонтик. Я бросила башмаки, добежала босиком до павильона и вручила плащ молодому лорду, но, когда хотела бежать обратно, он схватил меня силком за одежду, втащил в павильон и, сколько я ни кричала, ни плакала, ни отбивалась, сделал со мной, что хотел, потому что из-за дождя и ветра криков моих никому не было слышно, а павильон был пуст. Знай, Бен, что, когда я вышла оттуда, я повернула ню мокрой траве не обратно к замку, а к пруду, и, наверное, меня вытащили бы оттуда багром дня через три, если б не человек, носивший твое имя, мой бывший жених. Как я рассказала ему все, передать не могу, но только жених мой взял меня за руку, повел за собой и привел к родителям, не говоря никакого дурного слова. Здесь я жила с неделю, и, может быть, мне еще можно было бы вькарабкаться, сынок, если б не старичок, деревенский доктор. Он поглядел на меня раз и другой, а потом не велел жить на ферме и есть из одной чашки с родителями Бена, потому что нашел во мне нехорошую болезнь. В то время, сынок, нынешних лечений еще не было, да и в нашей местности люди не слыхивали про такую болезнь. Я ушла с фермы, и кастелянша снова повела меняв замок.

 — Так во Мне кровь гадины, да еще с дурной болезнью — прошептал Бен сквозь зубы.

 — Миледи приняла меня обратно и была очень довольна, что молодой лорд останется жить в замке. Спустя три месяца я носила тебя, Бен и перестала думать о смерти.

— Почему? резко спросил сын.

Старуха взглянула на него, и маленькие ее глазки засверкали ненавистью: