Дорога в Багдад - [28]

—На то у вас и высшее образование,— спокойно ответил акробат, — А у меня только руки, ноги и красота. Ну, скорей, — какая валюта?

— Немецкая... — прошептал человек в плаще —Но с гарантией. Если вы, мистер Тромбонплутитатис...

— Тромбонтулитатус!

— Если вы, мистер Тромбонтулитатус, согласитесь, вы получите дворянское Достоинство и кусок земли в Хорватии, Галиции, Венгрии или где вам заблагорассудится.

По видимому, это предложение имело для канатного плясуна какой-то особый соблазн. Глаза его сверкнули еще сильней краска разлилась по лицу. Оба человека в плащах многозначительно переглянулись.

— А дело-то, мистер фон-Тронбонтулиус, пустяковое... муху, поймать, а не дело. Извините, тут никто не слышит? Дело то всего навсего, — (здесь он понизил голос до глубокого шёпота), — ...выкрасть кой-какой документишко у англичанина в порте Ковейте.

— Англичане мастера платить, — сухо ответил акробат.—Я соглашусь на ваше дело, но, надеюсь, вам известно мое главное условие,главное прааило Бена,— на котором я работаю?

 —Вы переходите на сторону врага, если он согласится заплатить дороже? — кисло произнёс маклер. —Мы это знаем. Но получить дворянское достоинство на пергаменте и с печатями вы от англичан не можете. Затруднения нашей власти в Персии, осложнение с Багдадской дорогой, любезный мистер фон-Тромбониус,—все это толкает нас на союз с вами. И если вы станете человеком с происхождением, вы сами понимаете...

 —Довольно!—Крикнул акробат, вскакивая с места. — Какого чёрта вы твердите о происхождении! Убирайтесь вон отсюда, вон, вон! Передайте вашим собакам, что Бен с канатной проволоки... принимает их условия. Во-о-он!

Оба незнакомца в ужасе попятились от стула колесом завертевшегося в руке канатного плясуна. He успели они выбраться через внутреннюю Дверь из уборной, как Тромбонтулитатус дико расхохотался и схватил зеркальце.

— Красавчик мой! — глухо проговорил он, сверкая самому себе глазами и жемчужной линией зубов.— Мы тебя сделаем дворя-нином. Ты Получишь про-ис-хож-де-ни-е! Ты построишь себе родовой за-мок в Венгрии. Ты женишься на дво-рян-ской дочери и будешь сечь ее, сечь, сечь, сколько твоей душе угодно! Дети твои,..

Но тут Канатный плясун затих и выронил зеркало из рук.

— К чёрту,—пробормотал он уже другим голосом, быстро, стянул с себя трико, накинул поношенный черный костюм, нахлобучил на блестящие кудри, потертую кепку и вышел.

Только теперь Небодар проявил признаки жизни. Слабо повизгивая, он лапами отворил, двери в уборную, вполз в нее животом, волоча за собой хвост, словно перебитый палкой по всем хрящикам, и стал обнюхивать и вылизывать   все места, куда ступала нога канатного Плясуна. При этом он ныл, выл и повизгивал надрывающим душу голосом, подействовав даже на железные нервы техника Сорроу.

— Странно, — пробормотал этот последний, вынимая трубочку и наконец-то позволяя себе хорошую потяжку  табачного дыма, —  уж не влюблен ли Небодар в это бесовское отродье?.. Немного еще, братцы мои, и я… гм…м… я сам… того… хоть надо сознаться, он столько же заслуживает любви, сколько гиена, ехидна или другая какая-нибудь брамапутра!

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ Снова пастор Мартин Андрью

Надо сказать правду: никто более самих англичан не способствовал популярности культа майора. Газеты в пылу возмущения перепечатывали решительно все воззвания о нечестивом вероотступнике, снабжая их пространными комментариями. Филологи сочинили новое слово — «кавендишизм». Bi театрах, ставили пьесы: «Кавендиш, пророк Магомета», «Кавендиш, отец угнетенных», «Смерть Кавендиша» и тому подобное, разумеется, немедленно же по прошествии двух трех недель яростно снимаемое с репертуара английской цензурой. Дошло до того, что даже сами туземцы стали читать колониальные газеты и, по словам шутников, заинтересовались вопросом о Кавендише.

Именно в эти дни, в ясное, глубокое, солнечное утро, когда под карнизами плоскокрыших домов ходят голуби, а над карнизами дышат розы, пастор Арениус вышел на крышу своего домика в городе Джерубулу. Он был бел, как стены его жилища. Плечи миссионера от старости уходили вниз, коленки подгибались, а веселые голубые глаза смотрели подслеповато. Усевшись в тростниковую качалку, — он развернул месопотамскую английскую газету и несколько раз кивнул головой с видом! крайнего удовольствия.

— Далее писаки стали упоминать имя божие, — пробормотал он с чувством. — Истинно, истинно размягчаются сердца века сего. Ведь как пописывают-то! «Владыко живота нашего и добра вашего, и скота нашего, умученный злодеями, к разбойникам сопричтен, бич всех иноверных, святой, всемогущий, памяти твоей поклоняемся, мн…»

Тут пастор Арениус вскрикнул и выронил газету. В.место святого духа, Иисуса Христа или но меньшей мере матери божьей, перед глазами его стояло: «майор Кавендиш».

Благочестивые строки были точным переводом туземной молитвы, обращенной к английскому майору!

Старческое лицо Арениуса налилось кровью. Глаза наполнились слезами. Он прямо-таки горел от стыда. В его епархии, среди его мирных овец, в маленьком беленьком душном от роз Джерубулу зародилась самая странная ересь, какую только мог выдумать человеческий мозг.