Дорога в Ауровиль - [21]

Мне вот все-таки непонятно: зачем ехать в Индию, где история кулинарии охватывает тысячелетия и где кухня настолько полезна для здоровья, насколько и вкусна, чтобы питаться сырниками и борщами? К тому же я на сто процентов уверен, что поварами здесь работают индусы, а индус, сколько ни объясняй ему, как правильно готовить борщ, все равно сыпанет туда какую-нибудь масалу[22].

Мы зашли внутрь. В большом зале сидели человек десять. Звуки общепита гулко разносились среди бетонных стен.

– Похоже на столовку дешевого дома отдыха, – сказала Ольга.

– Да, – кивнул Арсен, – для полноты картины здесь должны подавать манную кашу с комочками и чай «жидок».

– Пойдемте на пляж, – предложил я. – Совсем рядом есть замечательный шек – мы там все время ели.

Нужно сказать, что к этому времени у нас уже появился неслабый аппетит, поэтому долго уговаривать моих спутников не пришлось. Быстрым шагом мы дошли до шека. Однако и здесь нас постигло разочарование – мрачные индусы содрали с нас какие-то безумные деньги за сок и пережаренную яичницу.

В очередной раз я убеждаюсь, что там, где появляются в массовом количестве российские туристы, цены вырастают, а качество кухни и сервиса падает. Внешне шек выглядел по-старому, однако содержание претерпело значительные изменения.

Пляж Тартл-бич – черепаший берег – был назван так потому, что по ночам сюда из моря вылезали черепахи, чтобы отложить яйца в теплый песок. Еще два года назад здесь было пустынно и чисто – с десяток лежаков почти не портили идиллический пейзаж. Теперь лежаками заставлено все вокруг – куда ни кинь взгляд, кругом виднеются разноцветные задницы загорающих. Черепахи больше не посещают Морджим. Вместо них яйцекладущими стали многочисленные туристы.

Вообще-то Тартл-бич – один из лучших пляжей Гоа. Широкая полоса песка лунного цвета тянется в одну сторону почти до горизонта, упираясь в кудрявый зеленый мыс. С другой стороны она заканчивается широким заливом, образованным устьем реки, где океанские волны, сталкиваясь с пресными водами, создают длинные цепочки белоснежных бурунов. На противоположном берегу залива невысокий холм венчает коричневая буханка старинного португальского форта.

Мы прошли с километр вдоль берега до кафе «Бора-Бора» – одного из первых русских заведений в Морджиме. Здесь два года назад я проводил чудные вечера, беседуя с приятными собеседниками на различные философские темы, потягивая освежающее мохито или имбирный чай.

Честно говоря, в глубине души я лелеял надежду воскресить здесь те незабываемые ощущения, снова окунуться в волшебную расслабленную атмосферу, невозможную в суетливой и нервной Москве. Но когда мы присели за столик и осмотрелись, я понял – ничего похожего здесь уже не будет. На вид вроде все осталось прежним, но что-то неуловимое исчезло. И исчезло, похоже, навсегда.

Мы заказали пинаколаду. Принесли нам нечто похожее на легкий фруктовый йогурт.

Окружающая обстановка до боли напоминала современный Коктебель. Рядом сидела большая и шумная компания соотечественников. Молодой парень, похожий габаритами на шкаф, громко ругаясь матом, обсуждал по телефону проблемы оставленного на родине бизнеса. Его чуть тронутое загаром тело было все разрисовано татуировками – на спине красовались изображения демонов и готические письмена, спереди вокруг толстого живота крупными буквами шла надпись: «МОСКВА». Он встал из-за стола и, продолжая орать в трубку, прошлепал мимо нас по направлению к пляжу. Расписной, как пакистанский грузовик.

Таксисты на стоянке объявили цену до Вагатора в два раза выше разумной. Оставив алчных водителей дальше плавиться на солнцепеке, мы прошли сотню метров по дороге и остановили проезжающую машину.

Водитель, высунувший голову в окно, напоминал старого негра из книжки «Хижина дяди Тома».

– Вагатор. Двести рупий, – сказал я.

– Четыреста.

– Двести.

– Триста пятьдесят.

– Слушай, – говорю, – я знаю, сколько тут ехать.

Водитель достал телефон и сказал:

– Мне нужно спросить разрешения у босса.

Он набрал номер и завел длинный разговор на конкани.

– Я не понял – мы едем или нет? – спросил Арсен.

– Сейчас поедем, – ответил я и зашагал дальше по дороге, но тотчас услышал крик за спиной:

– О’кей! Садитесь!

Половину пути таксист что-то насвистывал с довольным видом и радостно кричал водителям встречных машин: «Хэллоу!» Затем вдруг погрустнел и сказал:

– Я работаю за бесплатно. Ты заплатишь двести рупий, и мне придется отдать их моему боссу. Понимаешь? Я бедный человек. У меня трое детей.

И работаю за бесплатно. Может быть, ты заплатишь триста рупий?

Я посмотрел назад. Арсен с Ольгой сидели с каменными лицами, напоминая крупного советского работника и его супругу, перевозимых персональным водителем на дачу.

– Я тоже бедный человек, – сказал я, уточнив: – Бедный русский музыкант.

– Но не такой же бедный, как я! – воскликнул водитель с полной уверенностью, что уж беднее него человек, позволяющий себе ездить на такси, быть не может, и повторил: – И у меня трое детей.

– У меня больше, – соврал я, но, вспомнив вдруг о своей бурной гастрольной молодости, подумал, что, может быть, я и не грешу против истины.