Дорога славы - [40]

– О милорд! Нет!

– Да.

– Но…

– Стар, ты хочешь, чтобы я вернулся? Как твой защитник и рыцарь?

– Всем сердцем!

– Вот и хорошо. Тогда поступи по-моему. Она помедлила перед ответом.

– Оскар…

– Да, Стар.

– Я сделаю все, как вы скажете. Но, может, вы позволите мне объяснить, прежде чем решать, что приказать?

– Говори.

– В этом мире место, где должна ехать леди, находится рядом с ее рыцарем. Именно тут я и хотела бы находиться, мой Герой, когда грозит опасность. Особенно, когда грозит опасность. Но я умоляю не из сентиментальности, не ради пустой формы. Зная то, что я теперь знаю, я могу с уверенностью предсказать, что если вы въедете первым туда, вы тут же погибнете, как погибну и я, и Руфо – лишь только нас догонят. А это будет быстро, животные наши устали. С другой стороны, если я отправлюсь туда одна…

– Нет.

– Пожалуйста, милорд. Я ведь этого не предлагаю. Если бы я отправилась одна, я бы могла погибнуть на месте так же почти наверняка, как и вы. Не исключено, что вместо того, чтобы скормить меня свиньям, он просто поставил бы меня кормить свиней и быть игрушкой свинопасов – судьба, скорее милостивая, чем холодная расправа ввиду моей полной деградации, проявляющейся в возвращении без вас. Но Доралец ко мне небезразличен и, я думаю, мог бы оставить меня в живых… в качестве свинарки и с жизнью, не лучше свиной. Я бы рискнула пойти на это, если б так случилось, и ждала бы возможности освободиться потому что не могу позволить себе гордости; у меня нет гордости, есть только сознание необходимости.

Голос ее стал хрипнуть от сдерживаемых слез.

– Стар, Стар!

– Мой милый!

– Что? Ты сказала…

– Можно мне повторить это? У нас, может быть, осталось немного времени. Герой мой… мой милый.

Она словно потянулась ко мне, и я взял ее за руку; она прижалась ко мне и поднесла свою руку к груди.

Потом она выпрямилась, но руку мою не отпустила.

– У меня уже все прошло. Я становлюсь женщиной, когда менее всего того ожидаю. Нет, мой милый Герой, для нас остается только один способ прибыть туда, и способ этот – рука об руку, торжественно. Это не только безопаснее всего, это единственное, чего я могла бы желать, – если бы я могла позволить себе гордость. Я могу себе позволить все что угодно другое. Я могла бы купить вам Эйфелеву башню для забавы и заменить ее, если бы вы ее сломали. Но не гордость.

– Почему так безопаснее всего?

– Потому что он мог бы – я повторяю, мог бы – позволить нам вступить в переговоры. Если я успею произнести десять слов, он разрешит нам сотню. А потом и тысячу. Я бы сумела залечить его рану.

– Ну, хорошо. Однако, Стар, да ЧТО же я сделал, чтобы обидеть его? Я НИЧЕГО не делал! Мне пришлось изрядно повертеться, чтобы НЕ обидеть его.

Некоторое время она молчала, затем сказала:

– Вы американец.

– А какое это имеет отношение к делу? Джоко-то этого не знает.

– Возможно, к делу это имеет самое прямое отношение. Нет, Америка для Доральца, самое большее, просто название, ибо хотя он и изучал Вселенные, он никогда не путешествовал. Но – вы на меня опять не рассердитесь?

– Э-э… Давай-ка лучше поступим так. Говори все, что нужно, но объясняй причины. Только не пили меня. Тьфу, черт, да пили меня, если хочется, – на этот раз. Только чтобы это не вошло в привычку… милая моя.

Она сжала мне руку.

– Никогда больше не буду! Ошибка крылась в моем непонимании того, что вы американец. Я знаю Америку не так хорошо, как Руфо. Если бы там оказался Руфо… Но его не было; он миловался на кухне. Скорее всего я предположила, когда вам предложили стол, крышу и постель, что вы поведете себя, как вел бы себя француз. Мне и в голову не приходило, что вы от чего-то откажетесь. Если бы я знала, я сплела бы для вас тысячу отговорок. Взятая на себя клятва. Святой день в вашей религии. Джоко был бы разочарован, но не обижен, он ЧЕЛОВЕК ЧЕСТИ.

– Но, черт побери, я все еще не понимаю, почему он хочет прикончить меня за то, чего я НЕ сделал, тогда как дома у нас, как можно ожидать, он мог бы пристрелить меня за то, что я СДЕЛАЛ. Разве в этой стране мужчина вынужден принимать любое бабье предложение? И почему она побежала жаловаться? Почему она не сохранила это в тайне? Черт, да она даже не пыталась. Она приволокла своих дочерей.

– Но, милый, это же не было секретом. Он просил вас во всеуслышанье, и вы приняли приглашение. Как бы вы чувствовали себя, если бы ваша невеста в брачную ночь выкинула бы вас из спальни? «Стол, крыша и постель». Вы согласились.

– «Постель». Стар, в Америке постель – это мебель с многоцелевым назначением. Иногда мы в них спим. Просто спим. Я его не понял.

– Теперь я знаю. Вы не знали этого выражения. Моя вина. Но теперь-то вы видите, почему он был совершенно – и принародно – унижен?

– В общем, да, но он был сам тому виной. Он просил меня при людях. Было бы хуже, если бы я тогда сказал нет.

– Вовсе нет. Вы не были обязаны соглашаться. Вы могли бы отказаться с достоинством. Вероятно, самый достойный способ, хоть это и было бы белой ложью, это когда Герой заявляет о своей трагической неспособности – временной или постоянной – из-за ран, полученных в той самой битве, которая выявила его героизм.