Дорога скорби - [55]

— Триш, — с отсутствующим видом сказала она. — Меня зовут Триш.

Она посмотрела на полосу шелка, потом на меня.

— Как вас зовут? — спросила она.

— Джон.

— Джон — а дальше?

— Джон Сидней.

Джон Сидней — два моих первых имени, и мать обычно так меня и называла. «Джон Сидней, поцелуй нас. Джон Сидней, умой лицо. Джон Сидней, ты опять дрался?»

В своей работе я часто назывался именем Джон Сидней — там, где я не хотел быть известен как Сид Холли. После нескольких месяцев публичного избиения я не был уверен, что Сид Холли встретит где-нибудь хороший прием.

Триш Хаксфорд, как я предположил, было сильно за сорок, она была симпатичная, блондинка (похоже, что натуральная), невысокая и веселая. Яркие внимательные глаза оглядели мой серый деловой костюм, белую рубашку, неброский галстук, коричневые туфли, темные волосы, темные глаза, безобидные манеры — мой обычный рабочий вид.

Она все еще была на взводе после фотографирования. Ей нужен был кто-то, кто помог бы ей отвлечься, а я выглядел — и был — безопасным. С благодарностью я увидел, что она расслабилась.

Поразительное платье, которое она надела для фотографов, было очень просто скроено: оно спадало с ее плеч до самого пола. Платье было без рукавов, с мягкими гофрированными складками вокруг шеи. Потрясающей была ткань, из которой платье было сшито, — она была голубой, красной, серебряной и золотой и вся сверкала.

— Вы сами соткали материал для этого платья? — спросил я.

— Конечно.

— Я никогда не видел ничего подобного.

— В наши дни и не могли увидеть. Откуда вы?

— Из Лондона. Саул Маркус предположил, что этот лоскут шелка мог быть соткан вами.

— Саул! И как он?

— У него белая борода, — сказал я. — Выглядит он прекрасно.

— Я не видела его много лет. Не сделаете ли мне чаю? Я не хочу посадить пятно на это платье.

Я улыбнулся.

— Чай у меня получается хорошо.

Она провела меня за тронное возвышение, вокруг белого экрана. За ними оказались хоры, совершенно не переделанные, и алтарный стол, покрытый скатертью, которая заставила меня остановиться. Она была царственного лазурного цвета, со сверкающим золотом узором в греческом стиле, который был выткан по кромке. На столе, вместо алтарных принадлежностей, стояла старинная прялка, достойная Спящей Красавицы.

— Сюда, — велела Патриция Хаксфорд и, проведя меня за хоры, резко свернула в узкую дверь, которая отделяла то, что когда-то было ризницей, а теперь стало небольшой современной кухней с пристроенной сбоку ванной комнатой.

— Моя кровать стоит в южном трансепте, — сказала мне Патриция, — а ткацкий станок в северном. Вы можете подумать, что мы будем пить китайский чай с лимоном из серебряных чашек, но на самом деле у меня на такое нет времени, так что чай в пакетиках и кружки — на той полке.

Я налил воды в электрический чайник и включил его, а она тем временем прохаживалась вокруг, разглядывая чудесные переливы цвета на своем платье.

— Из чего оно сделано? — спросил я, крайне заинтригованный.

— А вы как думаете?

— Ну... оно выглядит... как золотое.

Она рассмеялась.

— Правильно. Золотая и серебряная нить и шелк.

Я неловко наполнил кружки.

— Молоко? — предложила она.

— Нет, спасибо.

— Ну и хорошо. Эта толпа почти все выпила. — Она одарила меня сияющей улыбкой, взяла свою кружку, вернулась на трон и аккуратно опустилась в огромное красное бархатное кресло. Платье скульптурными складками окутало ее стройные бедра.

— Это фотографы из журнала, который будет посвящен фестивалю искусств, его организуют в Чичестере на следующее лето.

Я стоял перед ней как средневековый паж — причем стоял главным образом потому, что поблизости не оказалось другого кресла.

— Я полагаю, — сказала она, — вы считаете меня безумно эксцентричной?

— Не безумно.

Она счастливо улыбнулась.

— Обычно я ношу джинсы и старый халат. — Она отпила чай из кружки.

— Обычно я работаю. Сегодня было представление.

— И великолепное.

Она кивнула.

— Сейчас никто не делает одежду из золота.

— Поле Золотых Одежд! — воскликнул я.

— Верно. А что вы об этом знаете?

— Только эту фразу.

— На этом поле в Гиени, во Франции, в июне 1520 года встретились Генрих VII Английский и Франциск I Французский. Они собирались заключить мир между Англией и Францией, но они ненавидели друг друга и пытались превзойти в пышности. Поэтому все их придворные были в одежде, вытканной золотом, а короли поднесли друг другу дары, какие в наше время вы нигде не увидите. И я подумала, что будет вполне уместно соткать ткань для фестиваля из золота... и так и сделала. Это платье весит целую тонну, могу вам признаться. Сегодня я единственный раз его надела и не могу вынести то, что его придется снять.

— Оно поразительно, — сказал я.

— В 1476 году герцог Бургундский бросил сто шестьдесят золотых одеяний, когда бежал с поля битвы со шведами. Чтобы сделать одежду из золота, прядут вместе нить из мягкого золота с шелком, как я и сделала, а потом можно сжечь ткань и получить золото обратно. Поэтому, когда я сшила это платье, я так и поступила с лоскутами, которые остались от выреза и пройм.

Я сожгла их и собрала расплавленное золото.

— Прекрасно.

— Знаете что? — сказала она. — Вы единственный человек, который видел мое платье и не спросил, сколько оно стоит.