Дорога скорби - [20]

— Вы с ним говорите, — сказал я, заставляя себя сесть и щурясь на часы.

— Что?

— Вы говорите с Сидом Холли. — Я сдержал зевоту. Черт побери, полшестого!

— Но я звонила в «Памп» и просила «горячую линию»!

Я терпеливо объяснил:

— Они переадресовывают звонки прямо мне. Так что вы разговариваете с Сидом Холли. Чем могу вам помочь?

— Боже, — растерянно выдавила она. — У нас жеребец с отрезанной ногой.

У меня перехватило дыхание.

— Где вы?

— Дома. Ох... то есть в Беркшире.

— А точнее?

— Комб-Бассет, к югу от Хангерфорда.

— И... э-э... Что у вас делается?

— Всеобщий плач и стенания.

— А ветеринар?

— Я только что ему позвонила. Он едет.

— А полиция?

— Они кого-то послали. Но мы решили, что лучше позвонить вам.

— Да, — ответил я. — Я сейчас же приеду, если вы не против.

— Для этого я вас и побеспокоила.

— Тогда как вас зовут? Ваш адрес?

— Бетти Брэккен, Мейнор-хаус, Комб-Бассет, — она спотыкалась на каждом слове, как будто не могла упомнить.

— Пожалуйста, — попросил я, — попросите ветеринара не отвозить ни жеребца, ни ногу на живодерню, пока я не приеду.

— Я постараюсь, — отрывисто сказала она. — Бога ради, скажите мне почему? Почему наш жеребец?

— Я приеду через час.

Что, если он не сможет удержаться... Пусть это будет не Эллис, подумал я. Пусть это окажется делом рук какого-нибудь несчастного психа, движимого собственным больным подсознанием. Эллис был бы способен контролировать такие порочные побуждения, даже если бы они у него были. Пусть это будет не Эллис.

Кто бы это ни был, его надо остановить, и я остановлю его, если смогу.

Я побрился в машине, держа бритву на батарейках в руке, действующей от батареек, и преодолел восемьдесят миль по относительно пустынному шоссе М4 с такой скоростью, что стрелка спидометра дрожала там, куда я редко ее загонял. Антирадар молчал. Ну и хорошо.

Было прекрасное июньское утро, ясное и свежее. Я въехал в ворота Мейнор-хауса, поставил машину и ровно в шесть тридцать вошел в дом, за открытой дверью которого были суета, громкие голоса и всеобщий зубовный скрежет.

Женщина, которая звонила, бросилась ко мне, едва увидела. Она была вне себя от волнения.

— Сил Холли? Благодарение Богу. Хоть один разумный человек в этой компании.

Компания состояла из двух полицейских в форме и толпы людей, которые впоследствии оказались родственниками, соседями и просто любопытными, а также полудюжины собак.

— Где жеребец? — спросил я. — И где его нога?

— В поле. Там ветеринар. Я сказала ему, чего вы хотите, но это упрямый шотландец. Бог знает, будет ли он ждать, сварливый старый черт. Он...

— Покажите мне, где это. — Я резко прервал ее излияния.

Она заморгала.

— Что? Ах да. Идите сюда.

Она быстро провела меня через дом какими-то дальними коридорами, напомнившими мне Эйнсфорд, да и любой старый дом, который был построен в расчете на слуг. Мы прошли через комнату с оружием, комнату с цветами, с пылью и наконец вышли через заднюю дверь во двор, заставленный мусорными ящиками.

Оттуда через зеленые деревянные ворота она повела меня садом вниз по дорожке к стальным решетчатым воротам.

Я начал уже думать, что мы заблудились, когда неожиданно впереди оказалась дорожка, заставленная машинами, и примерно десяток человек возле загона. Моя провожатая была высокой худой женщиной лет примерно пятидесяти, она была одета в старые плисовые брюки и оливковый шерстяной свитер. Ее неприбранные седеющие волосы свисали на высокий лоб. Она не заботилась о том, как выглядит, и у меня сложилось впечатление, что она относится к тем женщинам, для которых внешний вид вообще мало значит.

Она замедлила шаг. Люди, опиравшиеся на ограду вагона, выпрямились.

— Доброе утро, миссис Брэккен.

Она машинально кивнула и провела меня в ворота, которые один из них распахнул перед нами. За воротами, примерно в тридцати шагах, стояли еще трое мужчин, мужеподобная женщина и трехногий жеребец. Все, за исключением жеребца, жестами и позами выражали нетерпение.

Один из мужчин, высокий, седой, в очках в черной вправе, сделал пару шагов нам навстречу.

— Миссис Брэккен, я сделал то, что вы хотели, но уже поздно помогать вашему бедному малышу. А вы, должно быть, Сид Холли, — сказал он, глядя сверху вниз, как с горы. — Вы здесь мало что можете сделать.

Он коротко пожал мне руку, как будто не одобрял этого обычая.

Он говорил с сильным шотландским акцентом, а манеры у него были как у человека, привыкшего командовать. Другой человек, стоявший позади него, совершенно незаметный, оставался молчаливым наблюдателем. Я подошел к жеребцу. Он посмотрел на меня спокойными ясными глазами, без тени испуга. Я провел рукой по его носу, тихо уговаривая его. Он мотнул головой вниз и снова вверх, как будто поздоровался. Я позволил ему обнюхать мою руку. Потом погладил его по шее. Шкура была сухой — ни боли, ни страха, ни смятения.

— Он под наркозом? — спросил я.

— Мне нужно взять кровь на анализ, — сказал шотландец.

— Который вы, конечно, сделаете?

— Конечно.

По лицам другого мужчины и женщины можно было сказать, что они и не заходили в мыслях так далеко.

Я обошел жеребца и присел, чтобы поближе посмотреть на его бабку. Я провел рукой по его ноге сверху вниз, ощущая расслабленные мышцы там, где должны быть тугие сухожилия и связки. Очень трогательно, но обрубок был аккуратный и не кровоточил. Я согнул жеребцу колено и осмотрел место разреза.