Она устремила взгляд к горизонту, мечтая отправиться в Портленд, чтобы там встретиться, быть может, с Шаплеем, в Голдсборо, где Абигаль, ее подруга, окружит ее вниманием и заботой. Только там они окажутся наконец у себя дома.
Внезапная тень вдруг закрыла солнце, сумрачной волной проникая в комнату, и, казалось, поглотила мебель и обои.
Хор резких голосов зазвучал еще пронзительнее. Это был полет стаи птиц, попеременно накрывавшей гигантской скатертью весь город, захватывавшей берега этого все еще малообжитого континента. Становилось понятно, как немного значил человек перед лицом природной стихии, и уж конечно, не этим считанным городкам и поселкам потеснить девственные леса.
Анжелика едва не вскрикнула. Эхо какого-то мерзкого голоса зашептало возле ее уха: «Я научилась ненавидеть море, потому что вы любили его, и птиц, потому что вы находили прекрасным их полет, когда они тысячами пролетали облаком, затеняющим солнце!..» Ведьма!.. Лишь дьявольскому отродью дано было найти такую интонацию, коснуться столь живого воспоминания.
У Анжелики, тщетно сопротивлявшейся этому голосу, сохранялось все же неясное предчувствие того, что дьяволица, даже умершая и погребенная, не произнесла своего последнего слова. Ведь яростная ненависть способна осуществить свою месть даже с того света. Она была очень искусной, эта женщина, посланная иезуитом, чтобы уничтожить их.
Внезапно вновь воссиял свет. Птицы расселись вдали, живыми снежными складками покрывая скалы. Их крики сделались менее пронзительными, звучали более приглушенно, и слышна стала перекличка тюленей, уплывавших стаей в открытое море. Начинался прилив.
Анжелика жалела о том, что отослала Куасси-Ба, заверив его в своем хорошем самочувствии, не требующем безотлагательного возвращения Жоффрея.
Не найдя слуги миссис Кранмер, она задалась вопросом, куда подевались ее собственные слуги… И куда пропала юная Северина Берн, которую она взяла с собою, чтобы показать ей мир, менее суровый и более напоминающий европейскую цивилизацию, чем поселения пионеров Голдсборо? Славная шестнадцатилетняя Северина вполне заслужила прогулку по такому оживленному городу, как Нью-Йорк, знакомство с Бостоном и Салемом после трехлетнего самоотверженного труда на дикой земле, где, когда она высадилась со своей семьей, прибывшей из Ла-Рошели, не было ничего, кроме деревянного форта и двух-трех лачуг. Во время этого морского путешествия вдоль побережья Новой Англии Северина составляла для Анжелики приятное женское общество. Они возобновили знакомство, упрочив почти семейные узы привязанности, которые соединяли их с той поры, как Анжелика гостила у Бернов во время своего пребывания в Ла-Рошели.
Северина опекала также Онорину на борту корабля и на стоянках. Они долго не решались взять с собой свою малышку дочь, которой, быть может, лучше было остаться в мирном и покойном доме в Вапассу или в Голдсборо, окруженной заботой и вниманием, как это делалось раньше, когда они отправлялись в короткие летние путешествия.
Однако на сей раз Онорина обнаружила явное беспокойство, узнав о намерении Анжелики удалиться в «компании» будущего братца или сестренки. Во всяком случае, именно в этом смысле Жоффрей де Пейрак интерпретировал ее мысли, которые несколько раз были высказаны ею под сурдинку. Порой Онорина выкладывала все, что она думает по тому или иному вопросу, но чаще о многом умалчивала. Поэтому следовало быть внимательным вдвойне.
Она приняла дружбу Северины и обрадовалась предстоящему путешествию.
Сегодняшним утром они должны были отправиться вместе на прогулку; ведь предстояло столько всего увидеть и в порту, и в городе с его складами, магазинами и лавками, заваленными товарами.
Анжелике почудилось, что она слышит голоса. Выглянув из окна, она в самом деле увидела на углу улицы Северину, ведущую за руку ее дочь. Их сопровождал высокий молодой человек, одетый по здешней пуританской моде в черное, ноги которого были, однако, обуты в сапоги с отворотами, а голову покрывала не лишенная элегантности широкополая шляпа с пером. Они о чем-то оживленно говорили и, как показалось Анжелике, на французском языке, который нечасто можно было услышать в Салеме.
Внизу хлопнула дверь, и раздался голос Северины:
— Госпожа Анжелика! Мне сказали, что вы остановились у леди Кранмер, и я привела к вам француза, вашего земляка, который утверждает, что знаком с вами.
Заинтригованная Анжелика вышла на площадку. В вестибюле было полутемно, и она не смогла ясно различить черты лица вновь прибывшего. Молодой человек снял шляпу и обратил к ней длинное, угловатое и бледное лицо, которое она не узнавала, но которое будило в ней смутные воспоминания. Увидев ее, он воскликнул;
— О! Мадам дю Плесси Бельер, так это вы! Я не мог этому поверить, несмотря на полученные сведения и проведенные мною розыски, подтверждавшие ваше пребывание в Америке.
В два прыжка он одолел лестницу и, опустившись перед ней на колено, с горячностью поцеловал ей руку.
Анжелика пребывала в замешательстве. Кто же этот молодой человек, обращавшийся к ней по имени, которое она некогда носила в Версале, занимая там почетное место среди знатнейших придворных дам?
