Дорога на Сталинград - [6]

На очень немногих из них были обычные сапоги; у большинства были тряпки, обмотанные вокруг ног и закрепленные веревкой. Сколько же километров они прошагали? Мы вглядывались в лица, которые были скорее мертвыми, чем живыми. Часто глаза горели такой ненавистью, которая, казалось, испепелит их самих; но в следующее мгновение, по странной манере поведения этих людей, они все уже были покорными, озабоченно озирающимися на охранников и их рассекающие воздух хлысты.

Впередиидущие этой человеческой массы уже достигли вагонов и были погружены в них как скот. Один из них был так измучен, что не мог залезть и упал назад на дорогу. Сухо прозвучал пистолетный выстрел, и, словно пораженный молнией, русский согнулся, кровь струйкой потекла из его полуоткрытых губ.

Когда этот изверг, который застрелили его, проходил мимо нас, Францл прыгнул к нему.

– Я тебя убью, ты, скотина! – крикнул он. – Кто тебе велел убивать этого человека?

Но тот лишь вытаращился, не понимая.

– Возьми себя в руки, парень, – сказал он. – Ты, полагаю, новобранец? Это не детский сад. Скоро из тебя выбьют этот детский лепет!

Мы стояли как парализованные.

Францл сжал кулаки.

– Мерзавец еще и говорит по-немецки! – взорвался он. – Он носит такую же форму, как и мы.

– И такую мразь нам придется впредь называть товарищ, – мрачно проворчал Пилле.

* * *

Мы были на марше. Еще несколько километров, нам сказали. Всегда было одно и то же: еще несколько километров. Чтобы убить время, мы пели старые марши или спорили о Боге и мире. Но у нас все не выходили из головы эти пленные. О чем бы мы ни говорили, всегда возвращавшись к этой теме.

– Ты видел женщин в форме? – спросил кто-то. – Их целая толпа в той веренице людей.

Это был унтер-офицер в годах, широкоплечий и с большой головой. Он говорил тяжеловесно, низким голосом и при каждом слове кивал, как бы подчеркивая его. Мы звали его Ковак, хотя это была только первая половина его длинной труднопроизносимой фамилии. Он был здесь еще раньше, в самые первые дни кампании, и нам было приятно его общество.

– Их женщины еще более фанатичны, чем самые отъявленные комиссары, – продолжал он, чеканя слова. – В них сам черт сидит.

– Ты имеешь в виду, что они ловко управляются с оружием?

– Не сомневайся, это так, парень. Ты что думал, они проводят свободное время вышивая салфеточки?

Солнце палило нещадно, и мы обливались потом. К счастью, мы несли на себе только свои полевые ранцы. За нами следовала колонна нагруженных повозок, которые тащили лошади. Они везли наше остальное имущество.

Вскоре появились первые жертвы потертостей ног, с трудом ковылявшие, изо всех сил стараясь не отстать от нас. Потом у кого-то возникла идея подождать одну из багажных повозок и взгромоздиться на нее поверх груза. Другие последовали его примеру. Через два дня уже все повозки были переполнены, а когда одна из них в конце концов сломалась под тяжестью, всякая езда была строго запрещена. Теперь хромоногие двигались, держась по обе стороны от повозок, и лишь немногие, имевшие специальные медицинские справки, продолжали ехать.

Мы тащились, еле волоча ноги, все дальше и дальше, день за днем. Мы были так измотаны, что едва могли говорить. Мы с трудом брели в полной апатии, остановив взгляд на каблуках идущего впереди. Мы почти не удостаивали взглядом многочисленные подбитые советские танки. Но когда то тут то там нам попадались поверженные громадины с черным крестом свастики или когда мы видели подбитый немецкий самолет в поле, то начинали хмуро переглядываться. Эти обломки, казалось, несли в себе предостережение.

Шейх был совсем плох, переваливаясь на ступнях, как хромая утка.

– Иди к врачу и возьми справку, – сказал я.

– Что толку? Посмотри на эти повозки – они все переполнены.

На следующее утро нигде не было видно никаких признаков ни его, ни его винтовки или ранца. Когда мы наконец его обнаружили, то не поверили своим глазам: этот хитрый сукин сын победно ехал в чертовой телеге в одиночестве! Животное было старой кобылой, практически одной ногой в могиле, но все же умудрялось его тащить. Он всю ночь рыскал вокруг, пока наконец не нашел крестьянина, который «продал» ему телегу и лошадь. Хорошенькая, должно быть, была сделка, подумал я.

Расстояние, которое мы покрывали за день, резко сокращалось; едва ли можно было найти среди нас способного нормально идти пешком человека. И никакого намека на то, как долго это могло продолжаться!

Затем наш марш совершенно неожиданно прекратился. Мы поравнялись с бесконечной колонной ожидавших нас грузовиков.

Теперь мы двигались значительно быстрее, уши со свистом обдувал прохладный ветерок. Наши лица, покрытые толстым слоем грязи и пыли, были неузнаваемы. Но моральное состояние быстро приходило в норму, особенно когда нам выдали кофе и шнапс. Что до нас, то пусть бы эта поездка продолжалась до конца света. Но наше удовольствие было недолгим: вскоре мы прибыли.

* * *

Роты были разделены. Нас спросили, чем мы занимались в гражданской жизни, какую получили подготовку, есть ли инженерное образование. Ковак нам говорил:

– Вам нужно им сообщить, что у вас есть водительские права. Тогда попадете в часть моторизованной пехоты, может быть, в колонну снабжения. Вот это дело! Никакой утомительной ходьбы.