Дорога на плаху - [96]

По мере того, как мужик излагал, Борис бледнел, а глаза его наливались кровью от ненависти к мерзавцам. Он старался бороться со своими чувствами, пытаясь оставаться невозмутимым и холодным, но этот омерзительный ход своих противников, касающийся его светлой любви к женщине, выбил его из колеи. Он понимал, что преступники, люди без морали и чести, пойдут на все, что угодно, чтобы раздавить человека, но как они могли узнать о его слабости, о его любви? Кто его предал? Борис не знал, сможет ли он вынести пытки, которым собираются подвергнуть его палачи, во всяком случае, он презирал слабость от боли, но то, что они нашли его самое уязвимое место, ударили по нему со всей мочи, и удар этот уже гнул его, как тростинку, ломая волю, он уже почувствовал. Он представил, как прочитанные Евгенией тексты убивают ее наповал, как в отчаянии она теряет рассудок и бежит к Иртышу.

— Не-е-е-е-т! — дико взревел Борис. — Не-е-т! Только не это! Убейте меня! Вы, мерзавцы! — Борис принялся остервенело ругать своих врагов самыми низкими словами, какие только знал, в надежде, что кто-то из них не выдержит оскорблений и замочит его здесь же, связанного. Но его недруги молчали, и когда поток брани иссяк, услышал саркастический смешок грузного мужика:

— Ха-ха-ха! Как тут не будешь уважать своих паханов, которые находят такие штучки, что разят наповал иных храбрецов! Этот готов даже умереть. Чудеса! Вот как надо работать, а мы все кулаком, да каленым железом. Это хороший знак. Короче, наш тебе ультиматум: ты отдаешь весь собранный компромат, касающийся деятельности известных тебе лиц, уходишь с нашей дороги навсегда, иначе твоя женщина получает это, — он брезгливо пнул пакет с рассыпавшимися газетными вырезками.

— Где гарантия того, что, отдав вам собранные улики, вы не будете меня шантажировать и дальше?

— Этого я тебе сказать не могу, не уполномочен.

— Я уполномочен, — раздался вдруг знакомый голос, и из второй комнаты вышел усатый, смуглолицый мужик из коллекции портретов Олеси, уверенный в том, что Петраков сломлен, можно без боязни светиться и диктовать свои условия. — А уполномочен заявить то, что пока сыщик проводил все свободное время во флигельке, в СИЗО был зарезан неизвестным лицом много знающий фиксатый. Девчонка Олеся так напугана, что ничего не может сказать полезного следователю. Словом, все улики на стол, и твоя женщина ничего не узнает о себе более того, что знает, во всяком случае, от нас.

— Что значит, от нас? Кто меня предал? Лиля?

— Это наш секрет.

— Хорошо, Подшивалов, я не могу допустить, чтобы из-за такого низкого человека как ты, пострадала невинная. Я отдам тебе фотопленку и сматываю удочки, но знай, я с тобой рассчитаюсь лично.

— Чудак человек, — развел руками Подшивалов, как бы обращаясь к мужикам, — неужели он не понимает, что с человеком может произойти несчастный случай со смертельным исходом, то же самое с его женщиной, наконец, с матерью. — мужики дико заржали, а Подшивалов хлестко сказал: — Имей в виду, Петраков, все сказанное не просто угроза, как ты изволил выразиться, это реальность. А сейчас поехали за твоим уловом.

— Сегодня ничего не получится. Завтра я принесу все, скажи куда.

— Прямо мне в кабинет, и упаси тебя Бог, делать зигзаги. Отпустите его.

Бориса развязали.

— На прощание хочу, не без удовольствия, рассказать, как мы тебя выследили. — Тут в околотке, у нас все схвачено и все оплачено. О каждом новом человечке доносят. Тут хорошая организация, куда ты полез? Ну, да ладно. Как там у Горького: безумству храбрых поем мы песню!.. Проваливай.

Бориса попытались грубо вытолкать, но он резко отмахнулся и вышел опустошенный и раздавленный.

На востоке заалело, ночь сделалась молочной, когда он добрался домой. Мама спала, и Борис не стал ее будить. Разделся, умылся и лег спать. Но глубокий сон не шел, жег позор провала и досады. Он искал выход из положения, проваливаясь в вязкую пустоту безнадежности. Она, словно крепкая паутина, опутывала его, и где-то вдалеке возникал Подшивалов-паук, приближался, впивался Борису в грудь, принимался старательно сосать кровь. Парень вздрагивал, усилием воли размыкал веки, и паук отлетал в небытие. Он снова пытался собраться с мыслями, оценить ситуацию, принять решение и контратаковать, оправдать новую звездочку на погонах, но мысли обрывались в зыбкой дреме, и опять паук наступал своими ворсистыми лапами на грудь. Борис не выдержал полусонных кошмаров, вскочил на ноги, оделся и стал ждать пробуждение мамы в солнечном утре, которое всегда с радостью встречал, теперь же страшась его, боялся, как бы малодушие не открылось под пытливым материнским взглядом. Пытка в одиночестве продолжалась до тех пор, пока не встала мама. Как только она умылась и причесалась, тут же попросил ее немедленно отправиться к Лиле, и передать ей все то, что он о ней думает.

— Боря, что случилось? — испугалась мать, глядя на встревоженного и осунувшегося сына, которого не видела несколько дней.

— Пока ничего страшного, если ты пойдешь и упредишь Лилю не делать гадости Евгении. Так и скажи ей, чтобы ты не делала, мой сын никогда, ни при каких обстоятельствах на тебе не женится.