Дорога на Мачу-Пикчу - [10]
— Знаешь, кто я?
— Да! — так же сдержанно ответил парень.
— Меня скоро расстреляют, — продолжал Блюмкин бесцветным тоном, каким от нечего делать говорят о погоде, — за дело или нет, не в том суть. Есть одна вещь, которую я не могу унести с собой, а оставить ее кроме тебя некому…
С трудом переставляя ноги он двинулся к юноше. Тот, испуганный его приближением, отступил к стене и выдернул из кобуры револьвер. Ствол его следил за каждым движением арестованного, но Блюмкин не обращал на это внимания. Остановившись у стола, он извернулся всем тело и запустил скованные в кистях руки в карман потрепанной блузы. Вытащил на свет нечто напомнившее мне пилюлю и выронил ее на испятнанную чернилами столешницу. Разворачиваясь на ходу, она покатилась и оказалась плотно свернутой полоской бумаги. Так же не спеша Яков вернулся к стене и, привалившись к ней спиной, опустился на пол. Вид у него был измученный и безразличный, как у человека, отряхнувшего пыль мира сего с ног своих.
— Они правы, Шамбалы я не нашел… — голос звучал глухо, казалось, каждое слово достается ему ценой колоссальных усилий, — но и скитался по Тибету не напрасно. Написанное выучи наизусть, а бумагу уничтожь. Если кому проболтаешься, не доживешь до вечера. Место найти нетрудно, но сразу ничего не предпринимай. Выжди, затаись. Сам хотел там отсидеться, но… — Блюмкин сделал попытку улыбнуться, — как видишь, не успел…
Юноша не сдвинулся с места. Арестант лишь пожал плечами:
— Как хочешь, только, что не читал записку тебе никто не поверит! А это смерть…
За дверью послышались приближающиеся шаги.
— Наган-то спрячь!
Мгновенно сунув револьвер в кобуру, парень метнулся к столу и зажал бумажку в кулаке. Дверь начала открываться…
Под потолком зрительного зала вспыхнула большая хрустальная люстра. Я зажмурился. Вскочивший на ноги Кузякин бесцеремонно тянул меня за рукав, повторяя на все лады, что время позднее, нас наверняка ждут и неплохо было бы поторопиться. Что происходило на сцене я уже не видел. Обернулся в дверях, когда за спиной грохнул выстрел. Стоявший у стены Блюмкин конвульсивно дернулся, и начал сползать на доски пола. Из дыры в его голове тонкой струйкой вытекала кровь. От такой натуралистичности мне стало сильно не по себе, но переводчик будто этого и не заметил.
— Сик транзит глория мунди! — приговаривал он, спеша впереди меня по коридору и тем показывая путь. — Агранов оказался прав, до нового года Блюмкин не дотянул, двенадцатого декабря, как помнится, и расстреляли. Яков, в свою очередь, тоже был прав: Агранова, а заодно уж и Бокия, пустили в расход в тридцать седьмом. Как видите, — улыбнулся Кузякин, и улыбка эта показалась мне на редкость дикой, — все правы, такая уж у нас правильная страна! Виноватых, — продолжал он склабиться, — нет и искать их не надо, тогда к общему благу все славненько и устроится…
У высоких, блестевших белым лаком дверей переводчик остановился и на манер циркового зазывалы сделал приглашающий жест рукой. Распахнул разом обе створки:
— Прошу!
Сам тоже вступил в ярко освещенный обеденный зал и потрусил легкой побежечкой к направлявшемуся ко мне неопределенного возраста мужчине, за спиной которого почтительно и пристроился. Де Барбаро — больше некому и быть — шел степенно, распахивая на ходу объятия и радостно, словно старому знакомому, улыбаясь. Он был плотен, лыс и, как многие рано потерявшие волос, носил на мясистом лице растительность, но не банальную бородку, а смыкавшиеся под массивным подбородком пышные бакенбарды. Само же лицо отличалось крупностью черт и здоровым цветом кожи, с которыми контрастировали маленькие, в окружении набрякших век глаза. Казалось, их позаимствовали у человека иной, отнюдь не мясной породы. Под стать крупной голове смотрелось и основательное тело. Росту весьма среднего, оно было широко в плечах и мускулисто, чего не мог скрыть отлично сшитый смокинг. Ослепительную белоснежность манишки подчеркивала черная бабочка.
— Месье Дорофеефф, же сви трезере де ву вуар! — пропел он глубоким баритоном и прихватил меня, словно клешнями, за руку.
— Господин де Барбаро, — затараторил, сладко улыбаясь, Кузякин, — выражает радость видеть вас, дорогой Глеб Аверьянович, и надеется…
Слова о надеждах аристократа вертлявый переводчик добавил уже от себя и слушать их я не стал. Не нуждался в переводе и сам де Барбаро, отодвинув движением руки Кузякина, он повел меня в угол небольшого зала, где нас уже поджидал уставленный бутылками стол. Рядом в белом пиджаке и перчатках переминался с ноги на ногу официант, не замедливший налить мне в стакан добрую порцию хорошего виски. Сделано это было очень своевременно. Театральная постановка не отличалась легкостью и беззаботным весельем, в связи с чем мой организм требовал немедленной релаксации, но и надсаживаться по части алкоголя с моей стороны было бы неосмотрительно. Обходительные манеры сладкоголосого виконта подтверждали мою догадку: речь этим вечером пойдет о деньгах, а они требуют к себе трезвого отношения. Гнусный переводчик вертелся тут же, лопоча что-то по очереди на двух языках, однако к моей радости быстро выяснилось, что в услугах его нет никакой надобности.
Николай Дежнев закончил первую редакцию своего романа в 1980 году, после чего долго к нему не возвращался — писал повести, рассказы, пьесы. В 1992 году переписал его практически заново — в окончательный вариант вошел лишь один персонаж. Герои романа выбрали разные жизненные пути: Евсей отдает себя на волю судьбы, Серпина ищет почестей и злата на службе у некоего Департамента темных сил, а Лука делает все, чтобы приблизить триумф Добра на Земле. Герои вечны и вечен их спор — как жить? Ареной их противостояния становятся самые значительные, переломные моменты русской истории.
Рассказ опубликован в книге «Прогулки под зонтиком», издательство АСТ 2002 г., в книге «Игра в слова», издательство Время 2005 г., в авторском сборнике в серии «Библиотеке Огонька», 2008 г.
Николай Дежнев (Попов) — выдающийся современный писатель. Российские критики часто сравнивают его с Михаилом Булгаковым, зарубежные — с Кастанедой или Маркесом. И это неслучайно: реальность в его произведениях часто граничит с философией и мистикой.«Принцип неопределенности» — третья книга трилогии (первая — роман «В концертном исполнении», издавался в России, США, Франции, Германии, Испании, Голландии, Норвегии, Бразилии, Израиле и Сербии, вторая — роман «Год бродячей собаки», изданный в России). В них рассказывается о судьбах трех молодых людей, каждый из которых идет своей дорогой.В романе «Принцип неопределенности», как и в двух других, автор предлагает свою собственную концепцию устройства мира.
Рассказ опубликован в книге «Игра в слова», издательство Время 2005 г., в авторском сборник в серии «Библиотека Огонька», 2008 г.
Главный герой — самый обыкновенный человек, но так уж вышло, что именно на него указал Маятник Всемирного Времени, а когда происходит ТАКОЕ, то себе ты уже не принадлежишь — слишком многое начинает зависеть от каждого твоего шага и лишь опыт предшествующих жизней может помочь не оступиться.
Рассказ опубликован в книге «Пришелец», издательство Время, 2006 год.
С кем отдыхают на Сардинии русские олигархи? Кому дарят желтые бриллианты Graff? Кто все больше заселяет особняки Рублевки? Кому, в конце концов, завидует каждая вторая особа женского пола? Ответ очевиден — шлюхам! Значит, нужно стать шлюхой? Или ею станет другая, которая чуть умнее тебя… Книга Мии Лобутич шокирует своей откровенностью, взглядом на мир изнутри. В ней — тонкая психология женщины, умело использующей свой главный дар и с его помощью добивающейся в современном мире всего, чего можно пожелать.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Нетребо Леонид Васильевич родился в 1957 году в Ташкенте. Окончил Тюменский Индустриальный институт. Член литературного объединения «Надым». Публиковался в еженедельнике «Литературная Россия», в журналах «Ямальский меридиан», «Тюркский мир», «Мир Севера», в альманахе «Окно на Север». Автор книги «Пангоды» (Екатеринбург, 1999 г). Живет в поселке Пангоды Надымского района.
Онора выросла среди бескрайних зеленых долин Ирландии и никогда не думала, что когда-то будет вынуждена покинуть край предков. Ведь именно здесь она нашла свою первую любовь, вышла замуж и родила прекрасных малышей. Но в середине ХІХ века начинается великий голод и муж Оноры Майкл умирает. Вместе с детьми и сестрой Майрой Онора отплывает в Америку, где эмигрантов никто не ждет. Начинается череда жизненных испытаний: разочарования и холодное безразличие чужой страны, нищета, тяжелый труд, гражданская война… Через все это семье Келли предстоит пройти и выстоять, не потеряв друг друга.
Десять лет назад украинские врачи вынесли Юле приговор: к своему восемнадцатому дню рождения она должна умереть. Эта книга – своеобразный дневник-исповедь, где каждая строчка – не воображение автора, а события из ее жизни. История Юли приводит нас к тем дням, когда ей казалось – ничего не изменить, когда она не узнавала свое лицо и тело, а рыжие волосы отражались в зеркале фиолетовыми, за одну ночь изменив цвет… С удивительной откровенностью и оптимизмом, который в таких обстоятельствах кажется невероятным, Юля рассказывает, как заново училась любить жизнь и наслаждаться ею, что становится самым важным, когда рождаешься во второй раз.
Господи, кто только не приходил в этот мир, пытаясь принести в дар свой гений! Но это никому никогда не было нужно. В лучшем случае – игнорировали, предав забвению, но чаще преследовали, травили, уничтожали, потому что понять не могли. Не дано им понять. Их кумиры – это те, кто уничтожал их миллионами, обещая досыта набить их брюхо и дать им грабить, убивать, насиловать и уничтожать подобных себе.