Дорога на Элинор - [28]

Сначала они, сев друг против друга за обеденным столом, зафиксировали (фиксировал Терехов, а Синицына внимательно следила за тем, чтобы он записывал правильно) надежно установленные (то есть, признанные обоими за истинные) факты. К таковым с обоюдного согласия отнесли:

эпизод в метро номер 1 — похищение атташе-кейса с дисками;

эпизод в метро номер 2 — возвращение атташе-кейса с подмененными дисками мальчишкой лет двенадцати, похожим, как две капли воды, на юного Ресовцева;

эпизод номер 3 (по времени, однако, предшествовавший второму) — переданное Терехову по телефону требование выкупа (символического по сути) за похищенные диски;

эпизод номер 4 — хакерская атака на компьютер Терехова, в результате которой оказались потеряны все написанные им и сохраненные на «винчестере» тексты;

эпизод номер 5 — передача Тереховым для публикации чужого романа, выданного за собственный;

эпизод номер 6 — посещение Ресовцева человеком, похожим (как две капли воды) на Терехова, вечером накануне выхода книги из печати;

эпизод номер 7 — исчезновение с «винчестера» Ресовцева всех файлов, связанных с разработкой и окончательным текстом романа «Вторжение в Элинор»;

эпизод номер 8 — звонок Ресовцева Терехову с обвинением в плагиате, после чего Ресовцев покончил с собой.

Включение в список эпизодов за номерами 1–4 было признано компромиссом со стороны Синицыной, а эпизодов за номерами 6 и 7 — со стороны Терехова. Два эпизода — за номерами 5 и 8 — не вызвали возражений у обеих сторон, и потому только они могли считаться доказанными.

— После этого — не означает «вследствие этого», — заявил Терехов по поводу восьмого пункта.

— Мы так и написали — «после чего», — сухо сказала Жанна Романовна.

Когда согласованный текст был вычитан и перепечатан Тереховым на компьютере (Синицына в это время готовила яичницу из четырех яиц, потому что оба проголодались, ничего более существенного, чем яйца, в холодильнике не обнаружилось, а яиц оказалось всего пять, одно решено было оставить Терехову на завтрак), стороны сели друг перед другом за пластиковым кухонным столиком, впервые за последние часы посмотрели друг другу в глаза и неожиданно почувствовали, что совместная работа и оттачивание приемлемых формулировок создали странный эффект — независимо от их желания возникло взаимное притяжение: притяжение мыслей, взглядов и даже, как ни сопротивлялся этому Терехов, притяжение тел тоже возникло, а может, оно появилось прежде всего, он с удовольствием смотрел на свою гостью — мужским взглядом, оценивающим и оценившим, видел, как под натянутой материей топорщились упругие соски, а в глазах прыгали чертики желания, да, да, прыгали, и пусть эта женщина говорит, что ненавидит его, что он ей противен, потому что погубил ее мужа, но чертики в ее глазах все равно прыгали — даже если он выдавал желаемое за действительное.

Он положил свою ладонь поверх ее руки, когда она потянулась за хлебом, и Жанна Романовна руки не отдернула, даже не попыталась, а потом их пальцы случайно соприкоснулись, когда он передавал ей сахарницу, и еще пару раз возникало нечто неопределимое, без физических прикосновений, но чувственное и влекущее.

Между тем, разговор шел жесткий и совершенно не соответствовал возникавшей близости.

— Почему вы так поспешно отформатировали диск? — спросила Жанна Романовна. — Нужно было выяснить — или хотя бы попытаться это сделать, — с какого компьютера произведена хакерская атака.

— Это невозможно, — заявил Терехов. — То есть, мне было не по силам, Сергей ничего такого не предложил, диск, по его словам, был безнадежно испорчен… Послушайте, может, файлы с компьютера вашего мужа тоже исчезли из-за атаки?

— Чушь, — отрезала Синицына.

— Кому? — воскликнул Терехов. — Кому это было выгодно?

Жанна Романовна промолчала — по ее мнению (не нужны были уши, чтобы это услышать), выгодно все произошедшее было только и исключительно Терехову.

И тогда, отчаявшись найти хоть какую-то логику в цепи бессмысленных событий, Терехов воскликнул (Синицына уже встала из-за стола и искала что-то в косметичке):

— Если бы не этот проклятый роман, ваш муж был бы жив!

Жанна Романовна ничего не ответила и на это восклицание, она не смотрела в сторону Терехова, собиралась быстро, на предложение проводить ответила коротким «Спасибо, сама» и уже около двери сказала:

— Ваши последние слова можно расценивать, как признание?

Оставшись один, Терехов ходил по гостиной из угла в угол и повторял, сначала мысленно, а потом вслух, все громче и громче, так что и соседи, наверно, могли услышать, если не спали, конечно:

— Да, да, да, признаюсь. Я убил этого человека. Я, Господи! Да, да, да…

* * *

К утру Терехов забылся — это даже не сон был, а провал в другую реальность, призрачную, несуществующую, где литературные персонажи вели с ним разговор, о чем-то спрашивали, в чем-то обвиняли, он молча слушал и в то же время прекрасно понимал, что вроде бы дремлет, и, хотя глаза его были закрыты, он почему-то ясно видел, как по ковру на расстоянии вытянутой руки полз большой рыжий таракан, противный и нахальный; нужно было прибить гада, но как сделать это во сне, глядя из призрачного мира в реальный и ощущая, что ничего изменить невозможно?