Дорога на Элинор - [20]

Взгляд притягивал, и Терехов бросился вперед, как пловец в бурный океанский прилив. Что-то стало со слухом — он не слышал, как сигналили водители, а ведь они наверняка нажимали на клаксоны и громко выражались в адрес обезумевшего пешехода. Терехов шарахнулся в сторону от внезапно возникшего «КАМАЗа», рванулся вперед и успел выскочить на тротуар за секунду до того, как позади него на большой скорости промчалась легковушка. Почему-то мелькнула мысль: «Как я машину в милиции опишу, если я ее даже не видел?»

Слух вернулся, шум улицы, визг тормозов, но что-то приключилось теперь со зрением: женщины не было не только у киоска, но и вообще в ближайшей окрестности, будто она Терехову всего лишь привиделась, но он точно знал, что это не так — вот здесь она стояла три секунды назад, именно столько времени понадобилось ему, чтобы пересечь улицу.

Он обошел киоск — это оказалась сувенирная лавка, на прилавке стояли матрешки с лицами Путина, Ельцина, Горбачева, Ленина и почему-то Чайковского, который в этой политической компании выглядел так же нелепо, как сам Терехов, стоявший посреди тротуара и не понимавший, куда исчезла коричневая куртка.

Из темноты киоска, будто из недр просыпавшегося вулкана, появился молодой продавец, патлатый парень в джинсовом костюме, и сказал, обращаясь не лично к Терехову, а к воображаемому покупателю, среднестатистической личности, не знающей российской истории:

— Самые лучшие матрешки в Москве! Борис Николаевич, между прочим, совсем как живой, вот даже царапина на носу, это не заводской брак, он действительно поцарапался, когда в девяносто первом на танк влезал.

— Здесь женщина проходила, — выдавил из себя Терехов. — В коричневой куртке до колен…

Он не надеялся на ответ, но получил его сразу, парень даже на секунду не задумался:

— Женщина в коричневой куртке, чтобы вы знали, это Жанна Романовна Синицына, менеджер в фирме, занимающейся распространением представленной на прилавке продукции.

— Ага, — сказал Терехов, не понимая, какое отношение могла иметь стильная и удивительная женщина к этой разноцветной нелепой вампуке. — И она…

Теперь он уже точно ждал продолжения, но именно на этот раз его не последовало, продавец переставлял с места на место матрешки — Ельцина в затылок Ленину, а Путина — лицом к лицу с Чайковским, на Терехова не обращал ни малейшего внимания, будто потерял к нему интерес, поняв, что покупать тот ничего не будет, а за информацией следовало бы обратиться совсем в другое место.

Терехов собрался задать еще один наводящий вопрос (парень наверняка знал, где можно найти Жанну Романовну Синицыну), но слова не пожелали говориться, потому что затылок Терехова неожиданно занемел, как немеет нога от долгой и неудобной неподвижности. Кто-то смотрел ему в затылок, и это ощущение оказалось настолько явственным, что Терехов обернулся не сразу — поднес ладонь к макушке, пощупал, будто место, куда упирался взгляд, могло нагреться от переданной психической энергии.

Женщина в коричневой куртке стояла в шаге от него, посреди тротуара, засунув руки в глубокие карманы, и изучала Терехова, как энтомологи изучают насаженную на иглу и усыпленную эфиром бабочку — внимательно, с любопытством, но и достаточно равнодушно, будто не ожидая ни увидеть, ни узнать, ни понять ничего нового, что не было бы этой женщине о Терехове известно прежде: час, день или жизнь назад.

— Здравствуйте, — сказал Терехов, — я ищу человека, покончившего с собой два дня назад…

Почему он так сказал? Терехов не знал, произнеслось то, что произнеслось — вне его осознанного желания, будто не он участвовал в начавшемся разговоре, а Жанна Романовна Синицына взглядом вытаскивала из него фразы, которые он не собирался произносить, а она хотела услышать.

— Идемте, — сказала женщина и медленно пошла в сторону пешеходного перехода, а Терехов поплелся следом, ничего не понимая, подобно роботу, повинующемуся вербальным командам.

На другую сторону — в сквер, к пенсионерам — Жанна Романовна переходить не стала, метрах в десяти от угла в двухэтажном доме, в створе между двумя магазинами одежды, оказалась дубовая парадная дверь со звонком, и табличка с фамилиями жильцов, которую Терехов не успел прочитать, потому что женщина открыла дверь своим ключом и кивком пригласила войти.

Сделав шаг, Терехов оказался в полной темноте, дверь на улицу захлопнулась позади него с громким щелчком, и он почему-то подумал, что попал в ловушку: Жанна Романовна впустила его, а сама осталась снаружи, и теперь он будет тихо умирать и даже кричать не сможет, потому что здесь нет воздуха — космическая пустота, в которой не распространяются звуки, и где, конечно, невозможно дышать.

Терехов судорожно вздохнул, к ужасу своему действительно убедившись, что дышать нечем, удушье наступило сразу, и он закашлялся, но в это мгновение под потолком вспыхнула тусклая лампочка, и сразу все изменилось — появился воздух, правда, довольно влажный и затхлый, как в погребе, и возникла лестница, ведущая на второй этаж, и беленные стены, где на высоте чуть выше человеческого роста кто-то нацарапал гвоздем: «Маша иди ты в». Слово, указывающее направление, куда должна была идти неизвестная Маша, было старательно замазано белой масляной краской.