Дорога мертвеца. Руками гнева - [8]

— Да будет воля Твоя, Господи. Да будет воля Твоя. Не поднимаясь, он целый час читал молитвы, и впервые за долгий срок делал это с истовой верой. После он умылся, стряхнул с простыней осколки, разделся и лег, как должно.

Прежде чем забыться, он размышлял, удастся ли ему пройти испытание, что Господь уготовил ему здесь, в Мад-Крике.

Как бы там ни было, он приложит для этого все старания.

Он уснул.

И спал без сновидений.

(8)

Когда солнце село и взамен в небе повис золотой дублон луны, затопившей окрестности Мад-Крика почти сверхъестественно ярким сиянием, ночные странники отправились в путь.

Конюшня выпустила постояльца: замок стек в грязь как растопленное масло, но упал на землю целым, а потом вернулся на место — с дужкой, защелкнутой в петлях.

На самой окраине городка, в доме Фергюсонов, умерла месячная девочка. Утром под общие стенания смерть приписали естественным причинам.

Пропало несколько дворовых собак, одна маленькая шавка отыскалась наутро с разорванным брюхом. Рана носила отметины волчьих зубов.

Ночью и вправду не раз доносился волчий вой. На слух зверь был не из мелких.

Час почти пробил.

(9)

Утром Преподобный почистил сюртук, взял из седельной сумки свежую рубашку и, поплевав на щетку, до блеска начистил сапоги.

На сей раз он не стал начинать день с глотка виски. Очень хотелось яичницы с беконом и чашку кофе. Он отправился завтракать к Молли Макгуайр.

В кафе царили шум и суета.

Подавальщицы сновали от кухни к столам и обратно, как муравьи от амбара к муравейнику, разнося оладьи, яичницу с беконом и дымящийся кофе.

С удобной позиции у входа Преподобный заметил, как один старикан сгреб подавальщицу за бедро. Та привычно отмахнулась, поставив перед ним тарелку и сохранив на лице радушную улыбку.

За столиком в углу блеснула шерифская звезда. Она красовалась на широкоплечем человеке среднего роста и уныло-благообразной внешности. Именно с ним он хотел повидаться.

Компанию шерифу составлял человек значительно старше, с виду затасканный, как индейские мокасины.

Рядом оказался свободный столик, и, поскольку оба были погружены в беседу и при этом оживленно жестикулировали, Преподобный обосновался там в надежде улучить момент представиться.

Присев, он сразу навострил уши на разговор — по давно заведенной привычке это получалось само собой. Скитаясь по городам и готовясь к службе, он старался подслушивать разговоры вокруг. Иногда это позволяло снабдить проповедь адресным посланием кому-то из прихожан. Случись, скажем, подслушать похвальбу, как кто-то промаслил свой фитилек с чужой женой, он читал проповедь так, что бахвал задумывался, не доносит ли Бог о его грехах проповеднику.

Это было очень кстати, когда доходило до пожертвований. Из-за грехов, кипящих на поверхности (пусть ненадолго), кающиеся не жались, надеясь откупиться от Бога.

Прошедшей ночью Преподобный решил возобновить изначальный порядок для проповедей — нести слово Божие пастве. Он вернулся в лоно Господне — проповедовать ради нескольких монет на виски больше не входило в его планы.

Но не так просто избавляться от старых привычек.

— Ну, — обратился к шерифу пожилой собеседник, — ты, сдается, так ничего и не надыбал?

— Ничего. Утром проехал по следу от дилижанса. Ни волоска, ни клочка кожи пассажиров… По мне, похоже на индейцев. Или грабителей.

— Чушь порешь, — сказал пожилой. — Мэтт, ты знаешь не хуже меня, никакой заварухи с индейцами здесь не было много лет. Кроме, может, того случая с индейским знахарем и его девкой — но мы это уладили.

— Это вы его вздернули. Меня там не было.

— Иуда тоже не прибивал Христа, — ухмыльнулся пожилой. — Хватит придуриваться, парень. Ты нам его выдал. Так что разницы никакой. И не в чем себя винить — это ж просто индеец, а девка была наполовину черномазой.

— Он был невиновен.

— Как сказал один лесоруб: индеец хорош, только когда он мертв. То же с черномазыми и всякими полукровками.

Преподобный заметил гримасу отвращения на лице Мэтта, но тот промолчал.

— Ладно, — продолжал пожилой, — это не индейцы, и уж точно не грабители. Сумки, говоришь, не тронуты?

— Говенные грабители, — кивнул Мэтт. — И утонченного воспитания. Сняли народ с дилижанса, куда-то запрятали, а сами не поленились подогнать дилижанс, поставить тормоз и бросить посреди чертовой улицы. Странно, что ленивые сучьи дети не удосужились покормить лошадей.

На время беседа прервалась, и Преподобный решил не упускать шанс. Он поднялся и шагнул к их столу.

— Прошу прощения, — обратился он к шерифу. — Мне бы с вами перемолвиться.

— Так говорите. Это Калеб Лонг. Временами мой заместитель.

Преподобный кивнул Калебу, который разглядывал его, не скрывая усмешки.

Обернувшись к шерифу, он продолжил:

— Шериф, я слуга Господа. Путешествую из города в город, несу Его слово.

— И наполняю тарелку для пожертвований, — добавил Калеб.

Преподобный посмотрел на Калеба. Принимая во внимание, что он долгое время именно так и поступал, причин гневаться не было.

— Да, признаю. Я слуга Господа, но, как и вы, должен есть. И, кроме проповеди, я несу еще кое-что — слово Господа нашего и вечное спасение.

— А сейчас намерены предложить мне тарелку? Не стоит утруждаться, Преподобный. Я готов купить лишь то, что можно потрогать.