Дорога издалека. Книга 2 - [58]

— Ну как, не узнаете? — знакомым голосом спросил «дайханин».

— Нобат?! Вот так вырядился! Нет, право, я даже подумать не мог…

Больше всего хлопот при этом преображении доставили Нобату борода и усы. Вот когда подвела армейская привычка бриться чуть ли не ежедневно! Правда, тут после объезда аулов Нобат бороду запустил немного. Пришлось еще грим употребить: один из уполномоченных, прежде служивший в Ташкенте, умел применять это средство. На первое время сойдет, а дальше своя борода вырастет и усы.

Выехали, когда солнце только-только взобралось на вершину тополя. Июнь, воздух горячий с утра. Но в аулах деревья фруктовые — в свежей листве, в нежных завязях плодов, а кое-где, на позднеспелых, еще и розово-белый цвет не осыпался. Травы тоже не успели пожухнуть, мягко колышутся от легкого ветерка. В воздухе ароматы цветов, свежескошенного сена, кизячным дымом тянет от мазанок и юрт. В тополях и карагачах возле арыков невидимые птицы заливаются на разные голоса. Мычат короаы, блеют овцы на еще не высохших лугах, там, где арыки набухают полой июньской водой из Амударьи. А она щедра в эти дни раннего лета — ведь тают льды далеко на Памире, оттого и вода в реке подымается, угрожая низким песчаным берегам.

Хорошо на Лебабе в эти дни, еще не прокаленные безжалостным солнцем лета!

Путники сперва поспешили на своих добрых конях прибрежной дорогой. Затем, чтобы сократить расстояние, углубились чабанской тропой в пески. Здесь картина иная. Травы желтеют, никнут, крошатся под копытами коней. Но аромат от подсыхающих трав — особенный, ни с чем не сравнимый. Вдыхаешь — надышаться не можешь… Небо над барханами бледно-синее, и в нем черные точки — жаворонки. Не умолкают их мелодичные трели. Временами серый коршун прошелестит крыльями, внезапно камнем ринется вниз — на суслика или зайца. Еще глубже в пески — и вот уже мертво зеленеют уродливо скрюченные деревда саксаула. Здесь тишина, только ветерок посвистывает, когда взберешься на гребень высокого бархана.

Нобат и Сапар ехали молча. По сторонам не глядели — очарование природы, вступающей в разгар лета, на них не действовало в эти часы. Мысли заняты другим. Нельзя, чтобы Азиз-Махсум с Егенмурадом проведали о визите Сапара в окрчека раньше, чем они, Сапар и Нобат, установят связь со станом у колодцев Джейрели! Да и как установить связь? Это станет ясным в ауле, куда они торопятся, неустанно погоняя коней…

Аул — немноголюдный, с чахлыми деревцами, убогими мазанками, на самой оконечности канала, отведенного от Аму. Скудные полоски — меллеки дайхан и сразу за меллеками — пески. Сюда, тропами едва приметными, уходят жидкие отары овец и верблюдов на весенние пастбища. Теми же тропами наведываются по ночам калтаманы…

— Не было Егенмурада, уже почитай, месяц, и люди от него не приходили, — сообщил старик, родственник Язбиби — жены Сапара. И не слыхал никто уже порядочно времени про джигитов из Джейрели…

Он говорил неохотно, сам все время косился на Нобата. Видать, не нравился ему этот «торговец из Керки», подозрение возбуждал, несмотря на весь маскарад.

— Нужно подумать, как тут быть, — сказал Нобат, когда пришли в мазанку Сапара. — Вы пока хозяйством займитесь. Лишних людей старайтесь держать подальше от дома.

— Будь спокоен, Довлетгельды.

Это Нобат выбрал себе такое имя. Случайно пришло на память — так звали человека, который вместе с дедом Нобата, Избасаром, был продан в рабство в Бухару еще в минувшем столетии. Чтобы сойти за торговца-горожанина, Нобат прихватил короб со всякой мелочью: серьги, дешевые кольца, расчески, футляры для очков.

Времени на долгое раздумье не оставалось: Азиз-Махсума могли известить о том, что пришлый человек выспрашивает про его брата…

Час спустя Нобат снова позвал Сапара:

— У вас ведь скоро… прибавление семейства, так?

— Вроде… — тот смущенно улыбнулся.

— Вы могли бы пригласить Егенмурада на той по случаю рождения ребенка? Принял бы он такое приглашение, не побоялся бы приехать?

— А чего же? Он отчаянный… Приедет нежданно и уедет — никто даже не заметит. Ко мне все равно что к родному брату… Вон ты надумал! Только ведь рановато еще…

— Не беда! Если договориться не сумеем, он вряд ли станет дружбу с вами водить. Только этого случиться не должно… Ну, а если успех — тогда мы ему откроем наш маленький обман, извинимся. Да и обмана, по сути, нет — позже ли, раньше, той все равно вам устраивать. Еще лучше — будет гостем в открытую, без опаски.

— Ай, молодец, Ноб… тьфу! Довлетгельды!

— Дорогу на Джейрели знаете?

— Доберемся. В пески я ходил с отарой, как рал в ту сторону. Малость только не дошел до колодцев…

— Завтра же выступаем. Пока там еще не узнали про нас. Я, значит, как договорились, с целью торговли, ну и по старой дружбе с вами.

…И вот снова Каракумы. Два дня миновало, но воздух уже горячий по-летнему. Трона едва протоптана, копыта лошадей то и дело вязнут в раскаленном сыпучем песке. Поначалу путникам встречались отары с чабанами, подпасками. Овцы — кучей в тени бархана, здесь же люди, копи, ишаки. Только ягнята резвятся на просторе, звонким блеяньем оглашая нагретый, прозрачный воздух. А еще дальше в пески — ни души не встретишь. Только черепаха — серая, неуклюжая — просеменит на коротких лапах. Да еще вдали, будто мираж, промелькнет и растает за горизонтом стайка легконогих джейранов. Эта тварь чуткая — за много верст по запаху определит человека и уж близко не подпустит ни за что.