Дорога издалека. Книга 2 - [43]

Доверительные беседы велись по многу часов в гостеприимной чайхане Латифа. Здесь можно было услышать немало интересного.

Сюда-то и свернул Нобат Гельдыев, едва сошел с парома и зашагал улицами города, где ему отныне предстояло служить в окружной чека.

Нобат без труда столковался с хозяином насчет койки в комнате, где поменьше людей, положил чемоданчик и мешок. Вышел во двор. О-о, ну и ароматы здесь! И ему захотелось перекусить. Нобат прошел на веранду, отыскал местечко с краю, сел на ковер, облокотившись о подушку..

— Дружок, — окликнул он парня в белом переднике, только что принесшего чайники сидящим неподалеку, — мне тоже кок-чаю, пожалуйста. И манты.

Его приметили. Сидящие вблизи заговорили:

— Видать, человек приезжий.

— Да, издалека. Хотя по обличью туркмен.

— Красный командир!

— Уже не на службе. По одежде различаю. Домой, небось, вернулся.

— То-то семейству радость!

— Кому радость, а кому, верно, и хвост придется поджать…

Когда Нобат, покончив с мантами, принялся за чай, один из сидящих поблизости — видом горожанин, учтиво обратился к нему:

— Товарищ командир, извините… Вот у нас чилим только что разожгли. Не хотите приложиться? Как говорят, после трапезы да после скандала в самый раз…

— Спасибо, — Нобат обернулся к говорящему. — Я не курю.

— Еще раз извините, — поклонился тот.

Покончив с едой и чаепитием, он поднялся, расплатился с подавальщиком, прошел в свою комнату. Здесь никого не оказалось. Нобат разулся, снял буденовку, ремень, куртку и галифе, в рубахе прилег на кровать. Не заметил, как задремал. Полчаса спустя проснулся, не сразу сообразив, где он. Время еще не позднее — двор вовсю освещен солнцем. И он решил пойти представиться своему новому начальству.

Крепкий, добротный купеческий дом и двор со складами за высоким забором из жженого кирпича — после революции здание окружной чека — совсем недалеко от чайханы Латифа. Вещи Нобат пока оставил в чайхане, взял с собой лишь пакет с документами. Так он и предстал перед охранником у стеклянной, забранной проволочною сеткой двери кирпичного дома с красным флагом на крыше.

— К председателю. Назначен в распоряжение чека, краском запаса Гельдыев.

— Ваши документы?

Нобат вынул из нагрудного кармана коричневую книжечку — свое командирское удостоверение. Охранник глянул на книжечку, потом на Нобата, снова на книжечку — сличал, похож ли. Фотоснимок прошлогодний, да и у оригинала, после ранения и всего пережитого, вид не блестящий… Но сомнений все это не вызвало. Охранник что-то нажал сбоку двери — минуту спустя появился дежурный, русский боец.

— К председателю, — сказал ему охранник, протягивая документ Нобата.

— Пойдемте, — пригласил дежурный.

Кабинет председателя чека оказался в глубине просторного здания, окнами во двор. Здесь было прохладно, тихо. За одним из трех столов сидел и что-то внимательно читал человек, одетый в гражданское — в пиджаке и синей косоворотке. Русский, хотя и темноволосый, смуглокожий, волосы на макушке заметно поредевшие. В очках. С виду лет сорока, даже поболее. Лицо худое, удлиненное, и сам худощавый, не в теле. Как только отворилась дверь, он коротко, поверх очков, глянул на вошедших, снова опустил глаза, что-то пометил карандашом, отложил бумаги, снял очки.

— Из Ташкента, Владимир Александрович, — доложил как-то очень по-домашнему дежурный. — Кого ждали по телеграмме.

— Ага, хорошо, — председатель встал. — Можете идти.

— Краском запаса Гельдыев, — начал Нобат, по-уставному прикладывая руку к буденовке, став в положение «смирно». — Прибыл в ваше распоряжение…

— Знаю, знаю, товарищ! — председатель улыбнулся, вышел из-за стола, протянул руку. — Давайте уж без церемоний. Будем знакомы: Ефимов.

Несколько озадаченный, Нобат тоже протянул ладонь. Они обменялись рукопожатием.

— Садитесь, — пригласил хозяин, указывая на один из стульев. — О вашем назначении нас известили телеграммой. Хорошо, что не задержались. Сейчас и побеседуем. А пока давайте бумаги.

Нобат сел, отдал пакет. Вскрыв его, Ефимов принялся читать, снова вооружившись очками. Читал он быстро, не меняя выражения сухощавого лица, но глаза, хоть и скрытые стеклами, то и дело вспыхивали, — видно, доволен был человек. Не отрываясь от бумаг, левою рукою взял со стола папироску, правой — спички, чиркнул, поджег, затянулся дымом… Два-три листа проглядел одним махом.

— Вот, превосходно! — Ефимов сдернул очки, отодвинул бумаги. — Очень, оч-чень хорошо! Молодцы товарищи из Туркбюро! Да вы понимаете, Гельдыев, до чего необходимы нам люди именно такие, как вы! — он опять затянулся папиросой. — Ну, вам о здешних местах не мне рассказывать… С положением тоже, наверное, знакомы в общих чертах, постепенно войдете в курс дела. Да! — Ефимов поднялся с места, шагнул к Нобату, взял обеими, руками его ладони, потряс: — Такого нам и нужно во главе отдела. Красный офицер, закаленный в боях! А борьба здесь еще предстоит большая, поверьте… Сейчас в аулах создаются органы новой власти, ячейки общественных организаций. Враги — большинство — знают: вооруженная борьба с нами не принесет успеха. Перестраиваются! Будут вредить, палки нам просовывать в колеса, где только сумеют… А народ темный, грамотных — сами знаете сколько. Тут-то и раздолье для кулацких, вражеских элементов. Баи в ревкомах — это наследие первых этапов революции. Баи в Советах, если окажутся, — для революции угроза. И для нас с вами, большевиков, чекистов — позор! Ну, а пока приходится их терпеть. И лишь постепенно вытеснять, ограничивать в правах. Сколачиваем в аулах советский актив. И банды крупные в песках пока еще держатся, это также наша с вами забота, и неотложная. Вы понимаете, товарищ Нобат Гельдыев?