Дорога домой - [8]

– Видела…

Ну а дальше мы снова за ремонт взялись. Вернее, Тим и Том. Меня они прогнали – отдыхать, а сами впахались, как проклятые. Поля-то нам за двадцать шесть секунд разгона хорошо пожгли. Надо было перегрузить в лотки новые предохранители, почистить конвейер, отшлифовать гнезда… Надо было перегрузить в лотки новые предохранители, почистить конвейер, отшлифовать гнезда… Предохранители-то в натуре горят, это не оборот речи. И после хорошего залпа на контактах окислы образуются, нагар. Надо всё снять, отшлифовать, где требуется, механизмы почистить. Так что Тим с Томом в дефлекторной надолго поселились.

– А то будешь думать, что поле нормальное, а у тебя бац – и пара сегментов пустые, – объяснил Тим, когда я ему в очередной раз кофе прямо в отсек притащила. – А ракета – она не дура, она лазейку мигом найдёт и юркнет. Такое даже во время боя бывает: образуется нагар на контактах, и предохранитель не срабатывает. Напруга там ого-го какая, так что система его видит, даже поле есть, но оно такое, что смех и грех. Вся надежда, что ракета противника его как полноценное опознает и не станет туда ломиться… Дорогая, а у тебя краска есть?

– Э… есть, – вот таким внезапным переходом Тим меня просто убил. – Тушь для волос пойдёт?

– М-да. И как мы будем звёздочки на броне рисовать?

– К…какие звёздочки?

– Звёздочки. На борту. По числу сбитых. Боюсь, дорогая, всех твоих запасов не хватит даже на одну. А волков и амазонок надо большими такими нарисовать.

Тим всё это серьёзно так вещает, а я на него глазами хлопаю. У Тима это здорово получается: делать морду та-аким кирпичом, что и не разберёшь, прикалывается или нет. А потом до меня дошло – или как будто подсказал кто. Это же знаки сбитых противников! Символы. Отметка заслуг и всё такое. И страшно мне эта идея понравилась. Обязательно надо будет нарисовать. Оно, конечно, сигнал для тех же волков и амазонок: «Враг номер один!», зато другие сразу реверс врубят. А этих других по любому больше.

– Я поняла, это традиция. А чья?

– Марсианская, чья же ещё. Обычно-то победы в бортовой журнал заносят, можно их по решению капитана в боевой идентификатор прописать. А на Марсе…

– Тогда и мы звёздочки нарисуем! – почему-то мне это очень принципиальным показалось. – Специально для этого лаком закупимся. Во!

– Да? Ну ладно, – Тим засмеялся. Легко так, весело. И вдруг замолчал. И глаза дикими стали, чуть кофе не уронил. Меня от такого его взгляда как к месту приморозило. Неужели вспомнил что-то? Из своего прошлого?

– Что?!

– Нет, ничего, – он мне улыбнулся и дальше хмурится. – До меня только сейчас дошло. Я про «петли». Том, мы раньше так стреляли?

– Нет.

– А откуда я тогда про «мёртвую петлю» знаю?

– Почём я знаю. Ты сказал, я сделал. У меня она записана в реестре как особо опасный приём. Стопроцентная летальность.

Что-то я это услышала, и мне как-то нехорошо стало.

– Стоп, вы о чём? Как это – стопроцентная летальность?

– Ну, либо ты поджаришься, либо противник, – меланхолично говорит Том. – Капитан, вы этот приём без моего участия не применяйте. «Алада» конечно, у нас умница, и кибермозг у неё прекрасный, насколько это возможно, и интуиция у вас для мягкотелых потрясающая, но…

– Погоди, Том. Так кто из вас втопил в итоге?

– Капитан. Сама.

Тим это услышал и посмотрел на меня с таким… удивлением и уважением, что ли? А я опять не понимаю, чего тут особенного. Понятно же было, что к чему и зачем. Тут другое важнее.

– Так что там с этой петлёй? – спрашиваю.

– Понимаешь, я канонир третьего класса. Да, марсианский, но всё равно, я про такие приёмчики даже читать не должен был. От слова «совсем»! Да если бы мне такой приём кто из инструкторов тогда показал – на гало или в записи, то его бы сразу на губу отправили. О «петле» даже с первым классом лучше не думать.

– И у Тома они прописаны, да? То есть и он их знает. Верно?

– Верно.

– Значит, ты… вы их знали до того, как потеряли память. Они были в вашем прошлом. Когда-то.

– Вот вспомнить и пытаюсь…

– Внимание, экипаж. До выхода в норму четыре часа.

– Спасибо, «Алада», – как-то у меня нехорошо засосало под ложечкой. Я вообще уже поняла, что боюсь или до, или после. Вернее – и до, и после. А во время боя бояться некогда.

В общем, дальше мы предохранители в шесть рук зачищали. Хорошо, Тим и Том уже большую часть работы сделали. Но всё равно, на мостик в последний момент влетели. Сели, пристегнулись, подключили медсистему – то ещё удовольствие, я вам скажу! Пока шлемы не надели, Тим говорит:

– Значит так, тормози, как сможешь. Потом я снова перекину амортизатор на тебя, и газуй на форсаже. Быстрее затормозим, по нам меньше стрелять будут. И сразу уходим! Только форсаж давай не сразу, а на середине разгона.

– Приняла.

– И как выйдем, сразу передавай сигнал Игоря.

– Уже поставила на автоматику. Всё, работаем.

Ага, «работаем»! Вся беда в том, что до момента стабилизации вся моя работа – сидеть и ждать. Слушать приборы, слушать корабль, чувствовать напряжённую тревогу Тима. Всё-таки странно: мы с первой же встречи не то что увлеклись друг другом, а просто оказались вместе. Словно именно так и должно быть. Понятно, это лоа нас свели, иначе никак, но зачем? Жутко, как задумаешься.