Дорога дней - [52]

— Только смотри молчи об этом, не то меня прикончат, — попросил он.

Я пообещал.

— Нет, ты поклянись.

— Чем?

— Скажи: святой истинный крест…

— Святой истинный крест, — повторил я машинально.

— Ладно, — прошептал он, — верю.

И стал рассказывать:

— Этой зимой случилось, что я пять дней ничего не ел. Зимой, Рач-джан, трудно очень, зимой ни фруктов, ни зелени. А люди глядят в оба — ни к пекарне, ни к столовой не подберешься. Кишки у меня сводить стало, голова кружилась. Лежу я во дворе русской церкви, дрожу, холодно, есть шибко хочется, уснуть не могу. Пришли эти двое, Сос и Ерванд. Раньше я их не знал. Пришли, значит, переночевать. Увидали меня, разозлились, побить хотели — ведь я их место занял, но, как узнали, что я уже пять дней не ел, пожалели, а Сос еще кусок хлеба мне дал. Прижались мы друг к другу и заснули. Утром повели они меня в духан Нытика-Гево. Жестянщик он, сказали, деньги дает беспризорникам в долг: «Возьми, говорит, прокормишься пока, потом заработаешь — отдашь». Сказали, что и они у него брали. Гево дал мне десять рублей, я всю зиму на них прожил. Ну, и иной раз хлеба стянешь, а там еще чего-нибудь… Сос и Ерванд потом свой долг вернули.

— Как? — спросил я.

— Откуда я знаю! Украли что-то, отдали Гево. Они мне так и сказали: «Гево говорит, принеси деньги, а нет, неси что-нибудь другое. Он цену скажет, посчитает, а то и сдачи тебе отдаст, коли дороже будет».

Вардан замолчал. Было темно, и я не видел его лица, но по посапыванью и по тому, как часто он утирал нос рукавом рубахи, я понял, что мой друг плачет.

— Э-эх, видать, невезучий я! — вздохнул он.

— Потом? — спросил я нетерпеливо.

— Что «потом»? Ты, Рач-джан, не думай, я ведь еду только ворую, и арбуз твой стащил. Врал я, что не помню. — И он снова зашмыгал носом.

— Потом?

— Потом повстречал я однажды Гево, а он говорит: «Послушай, чем же ты лучше других, почему деньги не несешь?» А что я ему скажу? А он говорит: «Взял — так верни, хоть лопни. Нет денег — укради что-нибудь… Небось жрать ты горазд был». А я все молчу. Он обозлился, зашипел: «Принесешь — ладно, не принесешь — скажу ребятам, прибьют, как последнюю собаку». Вот и бьют они меня с того дня, где только увидят.

Я был страшно удивлен.

— А чего ты не пойдешь в милицию?

Вардан засмеялся:

— Эх, братец, какая там милиция для беспризорника. Да и что я им скажу? Да и узнай они, несдобровать мне.

У меня было два рубля, я их тут же протянул Вардану:

— На́, Вардан-джан, вот два рубля, а еще восемь завтра достану.

Не знаю, где я собирался доставать эти восемь рублей, тем более что я не мог не отдавать зарплату отцу. Но Вардан не взял и этих денег.

— Не надо, братец, не возьму. Да и что мне два рубля? Теперь я должен уже не десять — Ерванд говорит, я теперь целых тридцать пять рублей должен.

— Как же это так — тридцать пять?

— Так ведь проценты, а они с каждым месяцем растут.

Я, конечно, ничего не смыслил в этих расчетах.

Пытаясь как-нибудь подбодрить друга, я обнял его за плечи, но он вздрогнул и, снимая мою руку с плеча, сказал:

— Не надо.

— Ты не хочешь дружить со мной? — удивился я.

Его голос перешел на шепот:

— И другом тебе буду, а хочешь — братом, да только… вшей на мне много…

Было уже поздно. Парк опустел, на открытых эстрадах давно закончились все концерты и цирковые представления. В аллеях погасли фонари.

Я попрощался с Варданом. Он оставался в парке. Небо было безоблачное, дождя не ожидалось, и для ночлега он вряд ли нашел бы место лучше.

НЕЗНАКОМЫЙ МИР

Занятия в музыкальном училище закончились, как и во всех школах, и начались летние каникулы.

Еще до конца учебного года выяснилось, что я больше не увижу Чко, он не приедет на каникулы, потому что вся их семья переезжает в Тифлис, где отцу Чко предложили хорошую работу на мебельной фабрике.

В июне товарищ Папаян и Егинэ уехали на море. Перед отъездом они отдали мне ключ от своей квартиры.

— Каждый день играй на рояле, — сказал товарищ Папаян, — а вообще постарайся отдохнуть как следует. Ну, будь здоров.

Они уехали, и случилось так, что до самого их возвращения я ни разу и не заглянул на их квартиру, не до этого было.

В мастерской все шло по-прежнему. Я попросил Вардана не показываться больше в этих краях, так как боялся, что товарищу Сурену и в особенности мастеру Амазаспу не понравится моя дружба с беспризорником, а я не сумел бы объяснить, какой чудесный парень Вардан.

Он совсем не такой, как думали о беспризорниках все, кого я знал. Вардан не крал ничего, кроме еды, не был задирой, избегал потасовок, которые постоянно устраивали беспризорники, и самое удивительное — он любил все красивое: театр был для него чудом, цирк — чудом из чудес, а самым чудесным чудом был для него отряд пионеров.

В наивном желании сохранить мою дружбу Вардан оставлял мне лучшее из того, что ему удавалось стянуть, — фрукты, которые он «доставал» на Кантаре. И не понимал, что подобные проявления дружбы вовсе не нужны, что они даже обижают меня.

Отложенные мною два рубля мы потратили за несколько дней. Будь я богат, я бы каждый день кормил Вардана, моего вечно голодного друга, и он перестал бы красть. Но я не был богат, и поиски пищи оставались главной целью в его жизни.