Дорога дней - [28]

Шрифт
Интервал

Ущелье осталось позади. Мы летим мимо кантарского рынка, вот и ряды жестянщиков…

Наконец добежали до нашего двора. Возле ворот стоял какой-то человек. «Неужто Рапаэл?» — пронеслось в голове. Я едва не закричал от ужаса. А человек направился прямо к нам и спокойно произнес:

— Где пропадали, что несетесь сломя голову?

— Товарищ Сурен! — вскрикнули мы. — Товарищ Сурен… Рапаэл… Смбат… Врам…

— Тише, — сказал товарищ Сурен и, не пустив нас во двор, повел в противоположную сторону. — Тише. Я давно жду вас, пошли.

Мы запыхались и, не знаю почему, плакали, а товарищ Сурен, обняв нас за плечи, шел по улице. Мы не знали, куда идем, но теперь это было все равно, — ведь товарищ Сурен был с нами.

В центре города, перед каким-то двухэтажным домом, товарищ Сурен остановился. Он что-то сказал человеку с винтовкой у дверей. Мы прошли по коридору и вошли в дверь, обитую кожей.

Бросилась в глаза большая керосиновая лампа на столе, за которым сидели Погос, Амо и какой-то человек.

Когда мы вошли, все трое поднялись с места, а товарищ Сурен, обращаясь не то к ребятам, не то к этому человеку, сказал:

— Вот и они.

РАЗВЯЗКА

Был уже день, когда я проснулся. Солнечные лучи играли на сваленных в углу инструментах отца, на куче старых башмаков и на его стуле. Погос и Амо сидели на нашей тахте, а соседи сновали взад и вперед, весело и чуть удивленно переговариваясь с нашими. Громче всех говорил Газар.

Я хотел сразу встать с постели, но мать поспешно подошла ко мне и снова уложила.

— Отдохни, родненький, отдохни.

После событий вчерашней ночи меня не удивляла нежность матери.

Вечером, придя с поминок, родители заметили мое отсутствие. Вначале они подумали, что я заигрался у товарища, но, когда я не вернулся и ночью, забеспокоились и пошли к Погосу. Там узнали, что и Погос после похорон не приходил домой. Они еще пуще разволновались, подняли на ноги Торгома и Газара, искали меня и Погоса по всему городу. А когда выяснилось, что и Чко и Амо тоже нет дома, страх и беспокойство овладели всеми.

— Измотались мы до утра, — уже потом рассказывала мать. — Братец Газар пошел в милицию.

Словом, наше исчезновение доставило массу хлопот. Но нам всё простили, более того: с этого дня мы стали самыми знаменитыми личностями если не всего города, то, по крайней мере, нашего квартала.

Каким образом Погос и Амо очутились у «незнакомого человека», я узнал ночью, когда мы с Чко, промокшие и перепуганные, вошли в комнату. На работе Погос крепко подружился с товарищем Суреном и поведал ему о своих подозрениях. Рассказал, как пьяный Врам защищал его от нападок тикин Грануш, как тот же Врам, будучи трезвым, раздавал ребятам конфеты, и больше всего ему и Мко. Рассказал, как мы с Чко видели сумасшедшего Смбата на церковном дворе разговаривающим с кем-то. Наконец рассказал и о тех странных словах, которые я и Чко услышали на Кантаре в день ограбления магазина парона Рапаэла.

И сразу после похорон товарищ Сурен отозвал в сторонку Погоса и Амо и повел их к «незнакомому человеку». Потом он пришел за мной и Чко. Я не буду пересказывать наш разговор с «незнакомым человеком». Поговорив с нами около часу, он поблагодарил нас и попросил товарища Сурена отвести всех домой.

Когда мы с товарищем Суреном выходили из комнаты, незнакомец вдруг обнял нас и, смеясь, сказал:

— Ах вы, чушки! Ну и грязные же у вас рожицы, даже поцеловать некуда! — и расцеловал обоих.

На рассвете, когда я и товарищ Сурен пришли домой, у самых ворот встретили парона Рапаэла. Его сопровождали двое мужчин. Один из них нес чемодан.

Товарищ Сурен улыбнулся им, парон Рапаэл, опустив голову, притворился, что не замечает нас, а я сразу догадался, что́ за чемодан они несут.

Мы вошли в дом. Родители взволнованно обняли меня, отец вышел с товарищем Суреном, а мать сняла с меня грязную одежду, вымыла лицо и ноги, уложила в постель. Я весь дрожал, тело ломило, лицо горело.


После этого я две недели пролежал в постели. За это время Чко меня ни разу не навестил, он тоже болел.

— Простыли ребята в ту ночь, — говорил Газар, и все соглашались с ним.

Но я должен признаться, что не в простуде было дело. Днем, окруженный вниманием всех взрослых, я чувствовал себя героем, вместе с Амо и Погосом уплетал всевозможные печенья, приготовленные специально для меня, и конфеты, а ночью не мог заснуть: одолевали кошмары.

Во дворе нас вовсю расхваливали. Единственным человеком, ненавидевшим нас и даже, говорили, тайком насылавшим всякие напасти, была тикин Грануш.

Рассказывали, что после ареста Рапаэла, сумасшедшего Смбата, лысого Пиона и генерала Алагязова тикин Грануш ни разу не появлялась во дворе; говорили даже, что она хворает. Хозяйство вела какая-то незнакомая женщина, которая, со слов Србун, приходилась дальней родственницей тикин Грануш.

А я лежал, увенчанный славой и мучимый кошмарами. События с неимоверной быстротой сменяли друг друга, одно другого интереснее, одно другого заманчивее. Я узнавал обо всем от Погоса, который теперь ушел из механической мастерской и занимался с Амо, чтобы осенью поступить в шестой класс. Новости приносили и Амо, и мои товарищи по школе, и учителя, и, наконец, соседи — Мариам-баджи, Газар, Каринэ…


Еще от автора Хажак Гюльназарян

Хорошие путешественники

Веселые рассказы о маленьких друзьях Ара и Цогик.


Рекомендуем почитать
Дитя да Винчи

Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.


Небрежная любовь

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Из глубин памяти

В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.


Порог дома твоего

Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.


Цукерман освобожденный

«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.


Опасное знание

Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.